— Отвяжись ты со своими выдумками! — взъярился Глеб. — То есть я, по-твоему, чмо меркантильное! Эта схема только в твоей голове существует, ясно?! Ты даже не дала мне сказать, что в конце концов я решил не дарить этот портрет. Вообще никому. Ну его, от греха подальше. Марк такую истерию поднял, что… Хотя это по твоей части — разные видения критических состояний!

Когда Стефания наконец поняла, о чем идет речь, она гомерически рукоплескала своеобразию художественной натуры. «То есть дражайший Марк полагает, что собственный портрет для индивидуума может быть видением его же самого при смерти?! Изощренно! Или это уже твоя трактовка?! Что вы там курите в вашей пресловутой богемной мастерской?»

— Кстати, а ты, Баффи-истребительница, привидение-то запеленговала?

Самое время глумливого ответного хода с его стороны. Но Стефания не собиралась давать спуска братцу и укоризненно на него взглянула:

— И все же быстро же ты смирился с расставанием. А, по-моему, Кара к тебе привязалась. Для нее это будет удар.

— Я, кажется, спросил не об этом! Просто хочу убедиться, что она в безопасности.

— Нет уж, убеждайся сам! Я тебе не силовая структура! И для начала какую безопасность ты имеешь в виду?! Кстати… она тебе рассказывала о брате?

— Полезной информации ничтожно мало. Знаю, что в момент исчезновения он работал на реставрации того самого особняка Неволина. Как раз тогда была заваруха с передачей здания. Может быть, он связан с убийством, которое произошло в том доме.

— Странно, именно этого она мне не рассказывала…

— Она знала, что тебе об этом скажу я. И что мы с тобой будем говорить о ней, о ее брате… Как будто нам больше не о ком позаботиться. Вот и ты теперь погрузилась в ее печали. Она занимает слишком много жизненного пространства. Она вытесняет в тебе все остальное. Я не знаю, как это назвать. Но я отчетливо понял, что мне это не нравится.

Поздним вечером Глеб ушел, оставив Стешу в смятенной неловкости. И правда, чего она к нему привязалась. Человек в Париж едет, зачем портить ему предвкушение… В конце концов, отношения с кем бы то ни было — его личное дело. Что же до криминального душка, которым теперь сильно отдавала эта история — увольте, это чужая епархия. Кара чего-то недоговаривает. Значит, по большому счету и не хочет, чтобы «охотница» отыскала призрака.

Стефания, наконец, включила холодный анализ. Что в сухом остатке в этой странной истории? Да просто пересеклись две женщины, в чьем прошлом был один мужчина. Точнее, один учитель. Интеллектуальная ревность — не самая легкая разновидность, между прочим. Стеша ведь, по сути, тоже ученица Германа. Только в молодости была донельзя беспечной и не пеклась о статусе. Как, впрочем, и сейчас не особенно печется. Но она жгуче жалела, что ей не пришлось прикоснуться к тем самым «авоськам с судьбами»! Вот где она развернулась бы! И когда Кара рассказывала о своих перипетиях с рукописями, Стефания тайно и мучительно мечтала оказаться причастной. Но поезд ушел. Да и тот ли это был поезд?

Кстати! Надо все же довести начатое дело до конца. А именно — еще раз пристально изучить ассортимент издательства «Пентаграмма». Уж очень активно он дрейфует от эзотерики к Германовым исканиям. Усевшись к монитору, Стефания погрузилась в поиски. Вот уже знакомый сайт, вот книжные серии, а вот… стоп! Глазам своим не веря, она вчиталась в название книги с ярким ярлыком «новинка»… В прошлый раз, когда Стеша интересовалась «Пентаграммой», этой книги точно не было. «Мистические особняки Москвы»! Ее нерожденный младенец… родился под крылом зловещего Шалимова.

Приплыли…

Сердце затрепыхалось в приливе гневного жара. Лихорадочно вчитываясь в аннотацию, Стефания, разумеется, мало что поняла. Завлекательно-пустословный абзац, без деталей. Текст книги в электронных библиотеках пока отсутствовал. Скоро он, конечно, появится и расползется по Сети, но ждать было невыносимо!

В горячечной агонии авторского самолюбия, в каком-то мазохистском бреду она принялась обшаривать Сеть. И таки на одном сайте нашла. С паршивой овцы шерсти клок — всего лишь оглавление в качестве иллюстрации к книге. Как и ожидалось, каждому особняку была посвящена отдельная глава. Усадьбы купца Неволина среди них не было. Видимо, Шалимов не пожелал бередить себе душу. Разве можно объяснить это красноречивое отсутствие случайностью? Впрочем, в Москве и без Неволина столько мистики — на многотомный талмуд хватит… Разумеется, здесь на самых первых позициях фигурировали «Стешины» дома! Ею любовно описанные в неизданной книге. Теперь в ней бушевали два противоречивых желания: повернуть время вспять и никогда не знать о вышедшем сборнике — и немедленно заполучить его и убедиться в том, что он жалкая бледная пародия на ее замысел. Ей было горько и безмерно одиноко в своей боли. Столько трудов и чаяний напрасно! Теперь уж точно ее рукопись никому не нужна…

От отчаяния она даже не обратила внимания на автора злополучной книги. Их, кстати, было аж три персоны, и они деликатно значились составителями… Где это видано, чтобы составитель был не один, это ж не энциклопедия! Их имена, конечно, ни о чем не говорили. Стефания была настолько раздавлена новостью, что проглотила двойную дозу снотворного и легла рядом с мирно сопящим Витей, проваливаясь в тяжелый и давно знакомый суицидальный дурман.

Прощальным бисером в ночи рассыпалась эсэмэска…

Когда он хотел быть убедительным без особых затрат — эмоциональных и материальных — он всегда начинал обращаться к собеседнику «голубчик». Независимо от его пола. Почему-то это срабатывало. С этим старорежимным обращением удачно гармонировало Пашино брюшко, отросшее в нынешние кризисные годы, и наметившееся поредение волос на макушке. Да и в целом Паша представительски обрюзг. Когда тебя начинают считать предателем, это, оказывается, придает солидности! Некоторая путаница причин со следствием в этом наблюдении Пашу ничуть не смущала. Ему нравилось чувствовать себя парадоксальным, его кумиром был Оскар Уайльд.

— Голубчик, — отвечал он плачущей Стефании, — теперь ты настоящий писатель. Разве ты этого не понимаешь? Пока у тебя ничего не украли, ты рядовой графоман! О чем ты, почему жизнь коту под хвост?! Жизнь только начинается!

Он теперь редко отвечал на звонки старых приятелей. Они, впрочем, уже и не звонили. Но Фанни он не мог игнорировать. Не то чтобы она обостряла в нем увядающие этические нормы, просто ему было жаль, что подобный тип женщин скоро исчезнет с лица земли. Энтузиаст, романтик, труженица. Но даже не в этом дело. Она женский аналог Дон Кихота. Сражаться с мельницами — ловить призраков. Амплуа в одном ключе.

Это красиво. В мире, пронизанном корыстью, это раритет. А раритеты Паша ценил.

Именно потому, что Паша относился к Фанни по-особенному, он говорил ей правду. Когда-то он сам пописывал. Бросил за бесперспективностью. Но именно с той поры запомнил эту свою странную мечту: написать так, чтобы у тебя украли. Не это ли самый отчетливый акт признания — человек готов подписаться под твоими словами?!