Ключик в роли кавалера де Гриё грустно поник головой. Онначитался Толстого и был непротивленцем. Я же страшно возмутился и наговорилдружочку массу неприятных слов, на что она, весело смеясь, блестя голубымиглазами, сказала, что понимает, какую глупость совершила, и согласна в любоймиг бросить Мака, но только стесняется сделать это сама. Надо, чтобы она быланасильно вырвана из рук Мака, похищена.

– Это будет так забавно, – прибавила она, – и я опятьвернусь к моему любимому слоненку.

Так как ключик по своей природе был человек воспитанный, несклонный к авантюрам, то похищение дружочка я взял на себя как наиболееотчаянный из всей нашей компании.

В условленное время мы отправились с ключиком за дружочком.Ключик остался на улице, шагая взад-вперед перед подъездом, хмурый, небритый,нервный, как ревнивый гном, а я поднялся по лестнице и громко постучал в дверькулаком.

Дверь открыл сам Мак. Увидев меня, он засуетился и сталтеребить бородку, как бы предчувствуя беду.

Вид у меня был устрашающий: офицерский френч временКеренского, холщовые штаны, деревянные сандалии на босу ногу, в зубах трубка,дымящая махоркой, а на бритой голове красная турецкая феска с черной кистью,полученная мною по ордеру вместо шапки в городском вещевом складе.

Не удивляйтесь: таково было то достославное время – гражданснабжали чем бог послал, но зато бесплатно.

– Где дружочек? – грубым голосом спросил я.

– Видите ли… – начал Мак, теребя шнурок пенсне.

– Слушайте, Мак, не валяйте дурака, сию же минуту позовитедружочка. Я вам покажу, как быть в наше время синей бородой! Ну,поворачивайтесь живее!

– Дружочек! – блеющим голосом позвал Мак, и нос его побелел.

– Я здесь, – сказала дружочек, появляясь в дверях буржуазнообставленной комнаты. – Здравствуй.

– Я пришел за тобой. Нечего тебе здесь прохлаждаться. Ключиктебя ждет внизу.

– Позвольте… – пробормотал Мак.

– Не позволю, – сказал я.

– Ты меня извини, дорогой, – сказала дружочек, обращаясь кМаку. – Мне очень перед тобой неловко, но ты сам понимаешь, наша любовь былаошибкой. Я люблю ключика и должна к нему вернуться.

– Идем, – скомандовал я.

– Подожди, я сейчас возьму вещи.

– Какие вещи? – удивился я. – Ты ушла от ключика в одномплатьице.

– А теперь у меня уже есть вещи. И продукты, – прибавилаона, скрылась в плюшевых недрах квартиры и проворно вернулась с двумясвертками. – Прощай, Мак, не сердись на меня, – милым голосом сказала она Маку.

У Мака на испуганном лице показались слезы.

– И смотрите у меня, – сказал я на прощанье, погрозив Макутрубкой, – чтобы этого больше не повторялось!

Мы с дружочком спустились по лестнице на улицу, где япередал нашу Манон Леско с рук на руки кавалеру де Гриё.

Читателю все это может показаться невероятным, но таковобыло время. Паспортов не существовало, и браки легко заключались и расторгалисьв отделе актов гражданского состояния на Дерибасовской в бывшем табачноммагазине Стамболи, где еще не выветрился запах турецкого табака. Бракизаключались по взаимному согласию, а разводы в одностороннем порядке.

Как ни странно, но всю эту историю с Маком мы тогдавоспринимали всего лишь как забавное приключение, не понимая всей серьезноститого, что случилось.

Не прошло и года, как ключик вспомнил об этом, но уже былопоздно.

Во всяком случае, еще долгое время история с Маком служилаповодом для веселых импровизаций и дружочек не без юмора рассказывала, как онабыла замужней дамой.

Через некоторое время, уже в Москве, в моей комнате вМыльниковом переулке раздался телефонный звонок и оживленный женский голоссказал:

– Здравствуй. Как поживаешь?

Я узнал голос дружочка.

– Можешь меня поздравить, я уже в Москве, – сказала она.

– А ключик? – спросил я.

– Остался в Харькове.

– Как! Ты приехала одна?

– Не совсем, – проговорила дружочек, и я услышал ее странныйсмешок.

– Как это не совсем? – спросил я, предчувствуя недоброе.

– А так! – услышал я беспечный голос. – Жди нас.

И через полчаса в мою комнату вбежала нарядно одетая, вмодной шляпе, с сумочкой, даже, кажется, в перчатках дружочек, а следом за нейбоком, криво, как бы расталкивая воздух высоко поднятым плечом, прошел в дверьчеловек в новом костюме и в соломенной шляпе-канотье – высокий, с ногой,двигающейся как на шарнирах.

Это был колченогий – так я буду его называть в дальнейшем –одна из самых удивительных и, может быть, даже зловещих фигур, вдругпоявившихся среди нас, странное порождение этой эпохи.

Остатки деникинских войск были сброшены в Черное море;обезумевшие толпы беглецов из Петрограда, Москвы, Киева – почти все, чтоосталось от российской Вандеи, – штурмовали пароходы, уходившие в Варну,Стамбул, Салоники, Марсель.

Контрразведчики, не сумевшие пробиться на пароход, стрелялисьтут же на пристани, среди груды брошенных чемоданов. Город, взятый с налетаконницей Котовского и регулярной московской дивизией Красной Армии, одетой вновые оранжевые полушубки, был чист и безлюден, как бы вычищенный железнойметлой от всей его белогвардейской нечисти, многочисленных ярких вывесокмагазинов, медных досок консульств и банков, золотых букв гостиниц иресторанов…

Город, приняв огненное крещение, как бы очистился отскверны, помолодел и замер в ожидании начала новой жизни.

Пароходы с эмигрантами еще чернели на горизонте каквыброшенная куча дымящегося шлака, а уже новая власть занимала опустевшиеособняки, размещалась в городской управе, в штабе военного округа, вВоронцовском дворце, в редакциях газет, получивших новые названия и новоесодержание.