– А если бы он был француз? – осторожно спросилкитаец. – Вы бы вмешались?

– Никогда, – энергично покачал головой еврей и елеуспел поймать свою ермолку, которая ездила по его отполированной макушке, будтомуха по бильярдному шару, так и норовя улететь. – Французы заодно срусскими. Они тоже друзья Саддама и антисемиты. Кроме того, Шарон поссорился с Ширакоми теперь дал команду, чтобы все наши уезжали из Франции в Израиль.

– Все?! – испугался китаец. – Но вас много, аИзраиль маленький. Что же вы там будете делать?! Как вы будете жить?

– Я? – ткнул себя пальцем в грудь еврей. –Ну, я-то никуда не уеду. На кого я брошу булочную? Я не хочу, чтобы моюбулочную захватили гои.

– Конечно, – хмыкнул первый араб. – Если всеуедут, кто же будет доказывать Шарону, что французы антисемиты?

Некоторое время Алёна ошарашенно вслушивалась в этуполитическую перепалку. Шарон явно не в себе! Назвать француза антисемитом –это то же самое, что назвать Твигги толстушкой! Но наконец-то до нее дошлоглавное. Оказывается, Шершнев вовсе не угонщик! Он хотел сесть в своюсобственную машину. Какого же черта на него навалились эти белые оборванцы, аглавное, почему полиция не вмешивается?! Или полисье тоже ненавидит русских зато, что они когда-то дружили с беднягой Саддамом, от которого теперь осталисьтолько рожки да ножки?!

А между тем ситуация изменилась. Полисье уже не наблюдал заразвитием конфликта со стороны, а норовил в него вмешаться. Нет, он отнюдь непытался развести две враждующих стороны! Похоже, ему очень не понравилось, что«угонщик» одолевает, а потому он так и прыгал вокруг дерущихся, так и норовилдостать Никиту своей дубинкой! Полицейский вошел в раж, синяя каска егосъехала, черная физиономия лоснилась от пота, золотая серьга металась в ухе…

Серьга?!

Алёна уставилась на обладателя этой серьги. Да ведь это же…Нет, не может быть, это ошибка, для нее все черные на одно лицо! Но серьга!Серьга!!! И синяя каска…

И в следующую секунду, не дав себе труда подумать над тем,что собирается сделать, она просто взяла да и закричала во всю мочь:

– Police! Police! Police arrive![14]

Наверное, это был самый плохой французский, который когда-тораздавался на Фобур-Монмартре, и впечатление он произвел поистинеразрушительное. Два оборванца отскочили от Шершнева и канули в глубинахкаких-то переулков, словно больше не в силах были слышать криков Алёны. Но неэто оказалось самым странным. Вслед за ними со всех ног припустил и чернокожийполисье! Все зрители изумленно провожали его глазами. Напоследок он обернулся,блеснул своей серьгой, сверкнул на Алёну лютым, мстительным взором – и скрылсяза углом.

– Поздравляю, – послышался рядом насмешливыймужской голос – русский голос! – Теперь не только я, но и вы причислены клику врагов этого недоумка. Надеюсь, вы скоро возвращаетесь в Россию и у васнет шансов столкнуться с ним в третий раз? Кстати, как поживает нашочаровательный младенец?

Алёна обернулась и уставилась на подошедшего к ней Шершнева.Волосы у него были взъерошены, уголок рта разбит. Странным образом это его непортило, а даже наоборот. Даже очень наоборот! Почему-то хотелось поцеловатьего в этот разбитый уголок рта.

– Младенец в… – пробормотала Алёна и осеклась,потому что Шершнев в эту минуту задрал свой серый пуловер и вытер полойвспотевший лоб.

Ах, боже ты мой…

– Где? – спросил Шершнев, опуская пуловер искрывая от нескромного взгляда ошалевшей писательницы свой знаменитый загорелыйпресс.

– Что? – пробормотала Алёна. – Кто?

– Ну, младенец! – нетерпеливо притопнулНикита. – Ваш младенец, с которым вы были в скверике позавчера! Вы сказали– младенец в… Где? В чем? В ком?

– О господи, я запуталась, – отмахнулась Алёна.Интересно, понял ли он причину, по которой она вдруг отупела? Что с ней вообщетворится? Превратилась в какую-то нимфоманку! – В порядке младенец, яхотела сказать, и синячок уже сходит. А вы как поживаете? Ой, извините задурацкий вопрос! – спохватилась она. – Я только что сама видела, каквы поживаете. Очень бурно!

– Да уж, – пробормотал киллер, доставая из карманаджинсов (к сожалению, из бокового) носовой платок и промокая уголок рта.

Кто говорил, что шрамы украшают мужчину? Правильно говорил,кто бы это ни был!

– Кстати, – сказал Никита, исподлобья поглядываяна Алёну, – а ведь я вас еще не поблагодарил. Вы мне если не жизнь, топару ребер определенно спасли. Главное, как глупо все вышло! Я не мог открытьмашину, сработала сигнализация, и тут на меня накинулись эти мужики. Я слышал,что автомобилисты Парижа объединились в этакое сообщество, своего родапрофсоюз, члены которого патрулируют на улицах и посматривают, не пытается ликто угнать машину. Сами видите, что в нашем городе делается – плюнуть некуда,столько машин кругом, скоро, наверное, на тротуары будут ставить. Но что-то мнене верится, что эти бравые ребята – члены профсоюза, учитывая присутствие тутнашего знакомого полисье!

– Наверное, он вас узнал, – сказала Алёна. –Ну, и решил не вмешиваться в драку.

– Не вмешиваться? – Никита снова прижал платок корту. – Ничего себе! Это называется – не вмешиваться? Да я бы спростасправился с этими мизераблями, когда б не вмешивался полисье! Вернее сказать,бывший полисье.

– Бывший?

– Ну да. Я ведь не преминул нажаловаться на него своемуприятелю. Помните, я вам говорил, что у меня в комиссариате есть знакомый?

– Да, ваш кузен, вы рассказывали, – кивнула Алёна– и осеклась.

Кузен! Про кузена ей рассказывал не Никита Шершнев, адетектив Бертран Баре! Еще хорошо, что она вовремя прикусила язык! Хороша быона сейчас была со своей необъяснимой осведомленностью!

Слава богу, Никита не обратил внимания на ее обмолвку.

– Ну так вот, оказывается, это была уже не перваяжалоба такого рода. Этот Нерон…

– Нерон?!