Он застонал:

– Мотай сюда скорее, чтобы можно было наконецразъехаться по домам!

Телефон заглох, и я повесила трубку.

Ричард Зееман снял трубку на втором звонке.

– Алло?

– Это я, Анита.

– Что случилось?

– Звонок был из полиции. Им нужна моя экспертиза.

– Противоестественное преступление?

– Да.

– Это опасно? – спросил он.

– Для того, кого убили, – да.

– Не надо, вы меня поняли.

– Ричард, это моя работа. Если вам это не нравится,наверное, нам вообще не стоит встречаться.

– Эй, не надо сразу так огрызаться. Я просто хотелзнать, грозит ли что-нибудь лично вам. – Он слегка возмутился.

– Понимаю. Мне пора идти.

– А как насчет костюмов? Звонить мне моему другу?

– Конечно.

– Вы мне доверяете подбор костюма? – спросил он.

Я на несколько мгновений задумалась. Доверяю ли я ему выборкостюма? Нет. Будет у меня время выбирать костюм самой? Ой, вряд ли.

– А почему нет? – ответила я. – Нищим выбирать неприходится.

– Вот переживем вечеринку и на следующей неделе поедемползать по грязи.

– Дождаться не могу, – сказала я.

– Я тоже, – рассмеялся он.

– Ладно, Ричард, мне пора.

– Я привезу костюмы к вам домой для осмотра. Расскажитемне, как проехать.

Я рассказала.

– Надеюсь, ваш костюм вам понравится.

– Я тоже. Поговорим потом.

Я повесила трубку и долго на нее смотрела. Слишком просто.Слишком все гладко. Наверняка он выберет для меня что-то ужасное. Мымерзопакостно проведем время, а потом мы уже подписались на второе свидание натой же неделе. Ой-ой-ой.

Ронни протянула мне банку фруктового сока, отпивая из своей.Она взяла себе клюкву, а мне – красный грейпфрут. Клюкву я терпеть не могу.

– Что сказал этот остроумный красавчик?

– Пожалуйста, не называй его так.

Она пожала плечами:

– Извини, как-то выскочило.

Она даже милосердно приняла смущенный вид.

– Извиняю – это в последний раз.

Она ухмыльнулась, и я знала, что она не раскаивается. Но яслишком часто подкалывала ее насчет ее кавалеров. Перемена позиции – этоерунда. Расплачиваться обидно.

Солнце тонуло в полосе багрянца, как в свежей кровоточащейране. На запале громоздились пурпурные облака. Дул сильный ветер, и пахлодождем.

Руффо-лейн – узкая гравийная дорога. На ней еле могутразойтись две машины. Под ногами хрустел красноватый гравий. Ветер шелестел ввысоком пересохшем бурьяне кювета. Дорога уходила за гребень холма. И повсюду,сколько хватало взгляда, стояли полицейские машины с маркировкой и без. Дорогауходила за гребень холма. Холмов в графстве Джефферсон много.

Я уже надела чистый комбинезон, черные найковские кроссовкии хирургические перчатки, когда запищал мой пейджер. Пришлось расстегиватьмолнию и вытаскивать этот чертов прибор на гаснущий свет. Номер мне и смотретьне надо было – я и так знала, что это Берт. До полной темноты оставалось толькополчаса, если не меньше. И мой босс интересовался, где я и почему не на работе.Интересно, в самом ли деле Берт меня уволит. Глядя на труп, я сомневалась, чтомне на это не наплевать.

Женщина свернулась в клубок, лежа на боку, защитив рукамиобнаженные груди, будто и в смерти стеснялась. Насильственная смерть – худшееиз вторжений. Ее будут фотографировать, снимать на видео, измерять, вскрывать,зашивать. Ни одна ее частица ни внутри, ни снаружи не останется нетронутой. Иэто плохо. Нам следовало бы накрыть ее одеялом и оставить в покое, но это непоможет нам предотвратить следующее преступление. А оно будет, второе тело былолучшим тому доказательством.

Я оглядела полицейских и бригаду “скорой помощи”, ожидающуюразрешения забрать тело. Если не считать его, я была здесь единственнойженщиной. Так обычно и бывало, но почему-то сегодня мне было от этого неуютно.Длинные, до пояса, волосы жертвы разметались бледным потоком в бурьяне. Ещеодна блондинка. Совпадение или нет? Два – это очень небольшая выборка. Еслиследующая жертва будет со светлыми волосами, тогда это тенденция.

Если все жертвы белой расы, белокурые и члены “Люди противвампиров”, то это складывается в картину. Картина помогает раскрытьпреступление. Я надеялась получить картину.

Я взяла фонарик в зубы и измерила следы укусов. На этот разна запястье укусов не было. Вместо них были рубцы от веревки. Они ее связали,может быть, подвесили к потолку, как говяжью тушу. Не бывает хороших вампиров,которые кормятся на людях. Никогда не верь, что вампир только немножко отопьет.Что это не будет больно. Это как поверить, что твой партнер вовремя вытащит.Просто поверь ему. Вот так.

По обеим сторонам шеи были аккуратные колотые ранки. Излевой груди был выхвачен кусочек, будто кто-то выкусил его прямо над сердцем.Сгиб правой руки разорван. Шарнир сустава блеснул в луче света. Рука держаласьна розоватых напряженных связках. Последний серийный убийца, по делу которогомне пришлось работать, разрывал жертвы на куски. Я тогда ходила по коврунастолько пропитанному кровью, что он хлюпал под ногами. Я держала в рукахкуски внутренностей в поисках следов. Это было очередное “хуже-этого –я-никогда-не-видела”.

Сейчас я глядела на покойницу и радовалась, что ее неразорвали. И не потому, что я считала это более легкой смертью, хотя, бытьможет, так оно и было. И не потому, что это давало больше следов, поскольку этобыло не так. Просто потому, что не хотелось мне больше смотреть на растерзанныхлюдей. На этот год я свою квоту исчерпала.

Держать фонарик при обмере ран в зубах и себя не обслюнявить– это искусство. У меня получалось. Секрет в том, чтобы время от временипосасывать конец фонарика.

Тонкий луч фонарика сверкнул на ее бедрах. Я хотела видеть,есть ли рана в паху, как у того мужчины. Надо было убедиться, что работали теже убийцы. Чертовски невероятное совпадение, чтобы были две отдельно охотящиесястаи вампиров, но это возможно. И я должна была убедиться всеми средствами, чтоу нас только одна дикая стая. Одна – это уже достаточно, две – это вопящийкошмар. Конечно, не может Бог быть так жесток, но просто на всякой случай...Надо было посмотреть, есть ли рана в паху. У мужчины на руках не было следовверевки. Или вампиры стали более организованными, или это другая группа.

Руки ее приклеились к груди, скованные посмертным окоченением.И ничто, кроме топора, не сможет раздвинуть ее ноги, пока окоченение непройдет, что будет примерно через сорок восемь часов. Два дня я ждать не могла,но рубить ее тело на куски я тоже не хотела.