Планируя еще вернуться сюда позже, я настроила навигатор на Левисборо – приблизительно сорок пять минут в пути, выехала из Бейкона и поехала на север по шоссе, с обеих сторон которого росли сосны. Впереди на горизонте виднелись все новые сосны и огромное, бескрайнее небо. Могло бы получиться потрясающее фото. И я стала думать, как все это выглядело бы в видоискателе. Я бы оставила кусочек шоссе, а горизонт и деревья опустила бы пониже, ближе к рамке, а все остальное пространство на снимке занимало бы небо.

Композиция.

Бабушка всегда говорила об этом. Она подарила мне мою первую камеру – старый «Никон F». Довольно тяжелый, солидный и полностью механический, к тому же пленочный – но в свое время считался суперсовременным и продвинутым. Бабушка презентовала мне его летом, когда мне исполнилось тринадцать, и я провела с ней и дедушкой две недели в их доме на Стейнер-стрит в Сан-Франциско.

– Думаю, пришло время тебе попрощаться с той мыльницей «Кодак», которой ты пользовалась до сих пор, – сказала бабушка, входя в комнату, где я всегда у них останавливалась. Я называла ее комнатой-садом, потому что здесь была белая деревянная кровать, бледно-зеленый ковер и обои с рисунком в виде виноградных кистей и цветов. Она протянула мне коробку, упакованную в лавандовую оберточную бумагу, из которой я достала тяжелый фотоаппарат, черный и блестящий, на черном ремне. После минутного ошеломленного молчания я наконец смогла выдавить из себя «спасибо».

– Да, он не новый, – сказала бабушка. – Но мужчина, у которого я его купила, очень хорошо с ним обращался. Профи работают именно с такими, знаешь ли, – и она подмигнула мне.

Я знала. Это камера была огромным шагом вперед по сравнению с моим стареньким «Кодаком», с которым и делать-то ничего было не надо, знай себе смотри в объектив и нажимай кнопочку. «Никон» был из другой лиги, он требовал от меня определенных знаний о том, что такое однообъективный зеркальный аппарат и как с ним обращаться. Я должна была уже понимать, как вручную настроить камеру, как установить экспозицию, как использовать разные режимы съемки и диафрагму. Единственным автоматическим элементом в нем был простой экспонометр.

Я бродила по дому бабушки и дедушки с толстой инструкцией в руках, ее странички были загнутыми и мятыми от частого прочтения, потом свернулась клубочком в углу одного из диванов и продолжила изучение руководства там. И так два часа, пока бабушка не пришла меня проведать.

– Думаю, тебе понадобятся сейчас четыре кассеты с пленкой, – сказала она, стоя в дверях. – Отложи-ка эту книженцию и идем со мной.

Я пошла за ней по лестнице, затем на улицу.

– Но я же еще не разобралась с диафрагмой и режимами, – произнесла я, переходя улицу вслед за ней.

Она вела меня к Аламо-сквер, и потом мы забрались на вершину холма, откуда открывался потрясающий вид: заходящее солнце золотило крыши домов, прощаясь с городом до утра.

– Я должна как следует изучить инструкцию, чтобы у меня получилось, – не унималась я. – Это же не моя старая камера.

– Чепуха, – бабушка небрежно махнула рукой. – Тут не о чем волноваться. Со временем все придет само.

Камера висела у меня на шее, и бабушка шутливо потянула за ее ремешок. А потом медленно повернула меня так, чтобы я могла видеть город со всех сторон. Деревья и парковые скамейки, жилые многоэтажки, словно вцепившиеся в склон холма своими когтистыми пальцами, белая пирамида «ТрансАмерика», «Сити-Холл» и ряд ярких викторианских домиков, которые в городе почему-то называли «чертополохом» – в одном из таких домов жили и мои бабушка с дедушкой.

– Но если я не настрою его правильно, фотографии могут выйти слишком светлыми.

– Да дело ведь не в технике! – бабушка улыбнулась. Рядом с нами остановилось желтое такси, из которого вывалилась группа туристов, говоривших с французским акцентом. Бабушка обняла меня. – Дело совсем в другом. Главное, – она простерла руку к небу перед нами, – главное композиция. То, что ты выбираешь для фотографии. Что внутри – то и снаружи, – она показала на камеру. – Когда ты смотришь через объектив – ты должна понимать, в чем смысл. Ты должна спросить себя, лучший ли способ ты выбрала для того, чтобы посмотреть на то, что перед тобой, или, может быть, есть другой способ – более неожиданный, возможно такой, о каком ты даже не задумывалась. Очень много есть разных способов смотреть на одно и то же, Эллен.

Она чуть присела, чтобы быть со мной одного роста, и ласково коснулась моего подбородка:

– Есть вещи, которым нельзя научиться. У человека это либо есть, либо нет, и ничего нельзя поделать с этим, – она поцеловала меня в макушку. – Не беспокойся, милая. Я видела твои фотографии. У тебя это есть.

Я никогда не задавалась вопросом, что моя бабушка понимает в фотографии и композиции. Никогда не задумывалась, достаточно ли она в этом понимает, чтобы рассуждать об этом так убежденно. Думаю, я всегда была уверена, что моя бабушка знает все обо всем.

В тот же вечер, позже, когда мои родители собирались идти ужинать, я рассказала маме о нашем разговоре с бабушкой.

– А с чего это твоя бабушка решила, что она разбирается в композиции? – моя мать рассмеялась и взяла в руки баллончик лака для волос.

Я смотрела вниз, на пол, на маленькие черно-белые плитки, пока мама распыляла химическое облако у себя над головой. Мне было обидно за бабушку, но я не знала, как ее защитить. И все равно – я была уверена тогда и уверена сейчас, что бабушка была права…

Через тридцать две минуты я заехала по шоссе в Левисборо и, следуя указателям, прибыла к торговому району города. «Брюстер» занимал первый этаж двухэтажного старого кирпичного здания вместе с антикварным магазином «Серебряная змея» и магазином одежды «Росс Мартин».

Я вошла в длинное, узкое и темноватое помещение магазина. Воздух здесь был сухой и слегка спертый – пахло пылью и старыми газетами, но сам магазин был под завязку забит всякими приспособлениями для фотографии: корпуса, линзы, шнуры, фильтры, флешки и другие причиндалы лежали в ящиках из дуба и стекла. За прилавком мужчина в очках в серебряной тонкой оправе обсуждал с подростком и его отцом преимущества разных флешек. Он кивнул мне:

– Сейчас вами займутся.

Потом он подошел к задней двери за прилавком и позвал:

– Пап! Пап! Здесь покупатель – можешь выйти?

Минуту спустя появился старик. Его лицо было изборождено морщинами, очень глубокими, особенно на лбу и вокруг губ – его рот как будто взяли в круглые скобки. Волосы его, абсолютно белые и пушистые, покрывали голову, словно сугроб.

– Чем могу вам помочь, мисс? – спросил он.

Я назвала ему модель своей камеры и спросила, есть ли у них такая в продаже. Он поскреб щеку и задумчиво посмотрел в потолок, а затем сказал:

– Ну, мисс, они уже сняли эту модель с производства, заменили другой, чуть-чуть ее изменив и усовершенствовав. Но вам повезло, – он подмигнул. – У нас остался один экземпляр в продаже, я могу вам его принести. Очень похоже, что это именно то, что вам нужно.