– Знаешь, – произнесла я, чувствуя, как на лбу у меня образуется сердитая складка, – я всего лишь пыталась доставить одно письмо. Просто я не знала, что фамилия Каммингс в ваших краях так часто встречается, – вздохнув, я дернула плечом. – Надеюсь, общаться с Четом Каммингсом будет приятнее, чем с тобой.

И я пошла к машине.

– Ты ищешь Чета Каммингса? – крикнул Рой мне вслед.

Я шла, не оглядываясь. Не о чем мне с ним разговаривать. Я просто поеду сейчас в гостиницу и попытаюсь со всем этим разобраться. Выяснить, где я допустила ошибку. Может быть, я смогу ее исправить, может быть нет. Но я попытаюсь. Я очень хотела сделать все, как просила моя бабушка, и мне было очень тяжело признать, что я зашла в тупик.

Рой не унимался. Он крикнул:

– Я знаю его.

Я остановилась. Он знает Чета Каммингса. Он его знает! Да, я нашла не тот дом и не того Каммингса, но он его знает. В Нью-Йорке это показалось бы невероятным, там шанс составлял бы один к миллиону…

Но здесь не Нью-Йорк. Это Бейкон, и я вдруг поняла, что на самом деле шансы, что Рой действительно знает Чета, очень велики. И что, возможно, не первый кто-то перепутал этих двух носителей одной и той же фамилии.

– Ты его знаешь? – спросила я, поворачиваясь к Рою.

– И очень неплохо, – ответил он. – Это мой дядя.

– Твой дядя?! Чет Каммингс? Ты уверен? Ну, то есть – он точно Чет Каммингс?

Рой кивнул.

– Да. Я уверен, что хорошо знаю членов моей семьи.

Его семьи.

Я ушам своим не верила. В моем воображении Чет был похож на Нормана Рокуэлла – и это как-то не очень вязалось с картинкой семейного чаепития на кухне с печеньками и окошком в сад.

Но тут вдруг Рой вновь уставился на меня с подозрением.

– Так это ты шастала тут несколько дней, шпионила, разнюхивала что-то, – произнес он, махнув рукой в сторону дома.

Я почувствовала, как мою шею и лицо заливает краска, стало горячо.

– Я не шпионила.

– Моя соседка рассказала мне о женщине, которая бродит вокруг дома, стучит, заглядывает в окна, называет мое имя. Еще она сказала, что у этой женщины машина с нью-йоркскими номерами, – он показал на мой «БМВ». – Это твоя машина?

Ну почему он все время делает так, что я вынуждена оправдываться?! Я подбоченилась:

– Да, это моя машина. И да, это была я. Я искала твоего дядю!

В глазах Роя блеснули хитрые искорки.

– Значит, ты искала не меня.

Да зачем мне его искать-то?! Его – с этой щетиной и потертыми джинсами?

– Тебя?! – Я засмеялась. – Я же уже сказала тебе – нет.

Он смотрел на меня тяжелым взглядом.

– А зачем тебе мой дядя? Ты собираешься и на него подать в суд?

Нет, это было уже слишком. Я вскинула руки к небу:

– Господи боже ты мой, да не собираюсь я ни на кого подавать в суд! Моя бабушка попросила меня об услуге, и я поэтому приехала в Бейкон.

Рой кивнул, чуть приоткрыв рот.

– Ах, значит, это твоя бабушка хочет подать в суд.

Мне стало дурно. Я закрыла глаза и досчитала до десяти. Так, сохраняй спокойствие, а то снова завтра будешь читать о себе в газете… но, честно говоря, сейчас я готова была его убить – и пусть меня арестуют за убийство.

– Никто не собирается ни на кого подавать в суд, – медленно, почти по слогам сказала я наконец. – Ни о каких судах речь не идет, – я снова пошла по лужайке к своей машине, думая о бабушке, о своем обещании доставить ее письмо и о том, как все неправильно получилось. Прости меня, бабушка. Мне так жаль.

Слезы вскипели у меня на ресницах.

И тут кто-то потянул меня сзади за блузку.

– Эллен, подожди…

Я обернулась. Руки у меня тряслись, губы тоже – все чувства, которые я старательно сдерживала со дня бабушкиных похорон: гнев, скорбь, печаль, тоска, одиночество – все эти чувства сейчас вырвались наружу.

– Моя бабушка умерла на прошлой неделе, – закричала я, слезы брызнули из моих глаз и полились мне на блузку. – Я приехала сюда из-за нее! Потому что она попросила меня прямо перед смертью – перед самой смертью, понимаешь! – попросила меня передать кое-что твоему дяде. Письмо. И я положила его в конверт нашей фирмы, потому что… да не знаю почему, просто хотела, чтобы оно было в сохранности! – я опустила глаза. – Вот и все. И мне плевать, что ты там себе думаешь.

Я отвернулась, но Рой взял меня за руку.

– Подождите минутку, Эллен. Пожалуйста.

Ветер принес откуда-то легкий запах дыма.

– Я соболезную тебе из-за бабушки. Очень соболезную, искренне.

Из цветка клевера вылезла ленивая толстая пчела и с гудением полетела куда-то в небо. И я вдруг поняла, как сильно мне хочется поговорить с кем-нибудь о бабушке. Просто поговорить о ней.

– Мы были очень близки, – сказала я, голос мой дрогнул. – Она для меня очень много значила. А теперь она умерла, а я здесь, и все идет наперекосяк, и я не могу выполнить то, о чем она просила, и я чувствую себя… чувствую, что не оправдала ее ожиданий. Я одно сплошное разочарование.

Рой покачал головой.

– Я уверен, что она вовсе не разочарована. И я… приношу свои извинения. Прости меня.

Я вытерла слезы тыльной стороной ладони.

– Но я вот не могу понять… с чего ты вообще взял, что я собираюсь подавать на тебя в суд?

– Потому что юристы обычно это и делают. И когда я увидел у тебя на конверте свое имя, то…

– Да совсем не все юристы это делают, – перебила я его. – Я, например, не делаю.

Он кивнул.

– О'кей.

Мы постояли немного лицом друг к другу, а потом он спросил, при себе ли у меня письмо. Я достала конверт из кармана, мы сели на деревянную скамейку, и Рой снял свою бейсболку.

– Что там написано? – он потянулся за конвертом, но я убрала его за спину.

– Прости, но я действительно не могу с тобой это обсуждать. Сначала ты должен спросить разрешения у своего дяди. Это его дом?

Рой кивнул.

– Ну все равно – прости, я должна доставить письмо ему лично в руки.

Рой посмотрел на конверт в моей руке, потом на меня.

– Эллен, все дела моего дяди – это мои дела.

– Ну… я понимаю, что ты его опекун, но…

– Нет, я имел в виду другое, – в глазах у него появилось какое-то незнакомое мне до этого момента выражение. Он понизил голос: – Тебе придется иметь дело все-таки именно со мной, потому что мой дядя… он умер.

У меня как будто разом выкачали весь воздух из легких, оставив их совершенно пустыми и безжизненными. Единственное, что я могла и должна была сделать для своей покойной бабушки, оказалось невозможным. Мужчина, которого она любила, когда была молодая, умер. От него остались только имя и красная сальвия, которая росла по краю лужайки перед домом.