class="p">— Видал я людей, каким было куда хуже, — сказал Запа. — И некоторые из них взошли на вершину. Никогда нельзя заранее сказать, кого гора пустит, а кого нет.

НОЧКА БЫЛА ОТВРАТИТЕЛЬНАЯ.

Запа меня сильно напугал с обезвоживанием, и ночью я переборщил с жидкостью — пришлось трижды выходить по малой нужде. Плюс каждый раз, когда я засыпал, мне начинало казаться, что я слышу, как со склона над лагерем летит валун, и в ужасе просыпался. Но хуже всего было с горлом. К утру мне казалось, будто кто-то вогнал мне в трахею гусиное яйцо.

Думаю, Сунджо тоже спал не очень хорошо из-за того, что я все время ворочался да выходил пописать, но он не сказал ни слова.

С другой стороны, наутро погода была такая же ясная, как и вчера, а самочувствие Холли значительно улучшилось. Она сумела добраться до столовой и позавтракать вместе с нами. (А накануне вечером Запа носил ей ужин в палатку.)

Пастухи и яки ушли за час до нас. Их план был идти сразу в ПБЛ и не останавливаться во Втором лагере — что ясно говорит о том, в какой отличной форме они были, особенно в сравнении с нами.

Пока я складывал палатку, ко мне подошел Джей-Эр и сказал, что хочет взять у меня интервью прежде, чем мы полезем вверх. Сунджо и Запа тем временем паковали снаряжение Холли.

Мы это уже проходили. Три интервью в базовом лагере. Я больше не хотел ничего подобного — выяснилось, что, если направить на меня камеру и сунуть микрофон, я начинаю нести полнейшую ахинею.

— Веди себя естественно, — всякий раз говорил Джей-Эр. — Будь самим собой.

Ага, как будто это так просто.

А дальше он принимался задавать наводящие вопросы вроде «ну каково это — находиться на склоне высочайшей горы мира в команде с собственным отцом» и «чем восхождение на Эверест отличается от лазания по небоскребам».

Я, конечно, пытался отвечать на вопросы честно и прямо, но всегда в итоге получалось что-то ужасно глупое и пошлое.

Я отложил сборы и пошел к операторам, изо всех сил стараясь выглядеть не слишком мрачно. Камеру они поставили прямо перед рушащимся склоном, про который мне всю ночь снились кошмары. Уилл сказал, чтобы я присел на корточки, стянул с меня капюшон и стер с лица весь крем от мороза, который я только что тщательно намазал.

— А как было бы хорошо, если вот прямо щас случился камнепад. Отличный кадр, а? — сказал Джек. (Он был звукооператор, ему все время хотелось, чтобы при съемке случилось что-нибудь поужаснее.)

— Лады, — сказал Джей-Эр. — На сегодня у нас очень простая программа. Пик, надо повторить, что ты вчера говорил про яков и носильщиков. Это очень важная мысль, в самый раз для фильма. И ты, конечно, прав. Представления не имею, пойдет ли это в финальную версию, но, на мой взгляд, это надо включить.

Я был просто счастлив. Я и об этом полночи думал: как жаль, что, когда я это Джей-Эру говорил, у него не работала камера.

— Даю отсчет... Раз... два... три... мотор!

Я открыл рот — и не смог произнести ни звука.

— Мы снимаем, — недовольно сказал Джей-Эр. (Батарейки в камере очень недолго живут в холодную погоду.)

Я попробовал еще раз — снова ноль эффекта.

— Давай, Пик, не тяни.

— О, сейчас как раз полетит знатный булыжник, — радостно отметил Джек.

— Ну давай же, Пик!

Я ткнуль пальцем себе в горло и покачал головой. Голоса как не бывало. Джей-Эр выругался.

— Вон, глядите, вот тот валун, вот прямо сейчас полетит, — сказал Джек. — В нас не попадет, а вот в кадр — как раз.

— Запа! — взревел Джей-Эр. — Можешь нам помочь? Запа покачал головой и показал на Сунджо:

— Лучше пусть Сунджо.

— Так, Пик, вали из кадра! — крикнул Джей-Эр. Я подвинулся, мое место занял Сунджо.

— Мы снимаем, — сказал Джей-Эр. — Так, расскажи, что ты думаешь про гору, Сунджо. Или что-нибудь про своего отца. На три-четыре...

— Папа впервые отправился на Сагарматху, когда ему было столько же, сколько мне, — начал Сунджо на своем непередаваемом, отполированном английском. — Сначала он был простым носильщиком, потом пошел вверх, стал помощником сирдара. Он говорил мне, что ходит в горы для того, чтобы я имел возможность этого не делать, но мне кажется, был у него и еще какой-то резон...

В этот момент булыжник Джека как раз с грохотом скатился вниз, а с ним и еще масса камней. Сунджо и бровью не повел, даже не обернулся посмотреть на мини-камнепад. Он продолжал говорить, а Джей-Эр продолжал снимать.

— Признаться, я папу почти не знал, и сейчас, оказавшись тут, на горе, я внимательно слушаю разговоры шерпов и альпинистов, которые знали его много лучше. Я приехал сюда, чтобы увидеть гору и взойти на нее, — а оказалось, я нашел собственного отца.

— Бесподобно! — сказал Джей-Эр.

Сунджо и правда был бесподобен. Мне стыдно в этом признаться, но я стал немного ему завидовать — так хорошо он все сказал. Не то что я. Он перед камерой чувствовал себя как рыба в воде. И Джей-Эр ни разу не хвалил меня после съемок. Поводов не было, конечно, я выглядел ужасно, но тем не менее...

Джек и Уилл, довольно кивая, похлопали Сунджо по спине, повторили несколько раз, как естественно он смотрится в кадре. Я вернулся к палатке укладывать рюкзак. Думаю, они и не заметили, что я ушел.

ЧАСАМ К ДЕВЯТИ-ДЕСЯТИ УТРА погода поменялась: с запада пришли серые тучи, задул жутко холодный, пронизывающий ветер. Мы остановились и надели еще по несколько свитеров и штанов. Я закрыл лицо балаклавой и шерстяным шарфом. Горло продолжало болеть, но я пер вверх, шаг за шагом, останавливаясь каждые полчаса, чтобы развязать шарф и попить. Глотать было больно, я все время давился.

Запа шел позади нас, неся рюкзак Холли. Он неустанно подбадривал ее, словно уговаривал идти вверх — как будто записался к ней в персональные шерпы. Интересно, она правда наняла его, или обещала дать денег тибетским монахам, или еще чего? В любом случае без Запы она бы катилась вниз, а не ползла вверх.

До Второго лагеря мы добрались за восемь часов, то есть наша средняя