скорость составила около шестисот метров в час. Там было столько альпинистов, что мы едва нашли место поставить палатки. Кое-кто спустился из Четвертого лагеря, кто-то, напротив, собирался наверх в ПБЛ, а иные объявили Второй лагерь базовым. Это мне было сложно понять — я-то совсем дышать не мог. Киношники поставили палатки на другой стороне лагеря от нас.

Лагерь находился в точке, где сливались два ледника, Восточный Ронгбук и Бейфен. Вершину Эвереста из лагеря было не разглядеть, но зато открывался шикарный вид на три других гималайских пика: Чангзе, Чанжен и Лисинь.

Поставить палатку-столовую было негде, поэтому нам пришлось готовить себе ужин самостоятельно.

Я растопил печку, а Сунджо отправился к ледниковому озеру за водой. Когда он вернулся, пошел снег. Мы поставили воду на огонь и стали ждать, пока закипит; а чем выше ты залезаешь, тем больше на это уходит времени.

Я не хотел есть, да и Сунджо едва ли чувствовал себя иначе, но мы оба знали: поесть надо обязательно.

Сунджо спросил, как я себя чувствую. Вместо ответа я смог издать только хрип. Ну, это как раз ерунда, ну и что, что я говорить не могу. Другое дело, если больное горло — лишь предзнаменование чего-нибудь похуже. В базовом лагере завелся какой-то свирепый вирус, и никому это, мягко говоря, не понравилось. Оно и понятно: если ты серьезно заболел, восхождению конец. В результате все группы старались обходить друг друга подальше, и каждый глядел на других альпинистов как на чумных. Считалось при этом, что вирус, конечно, занесли в лагерь носильщики. Ну еще бы, ведь обычные альпинисты из цивилизованных стран никак не могут занести на Эверест никакой заразы!

Ожидая, пока закипит, мы смотрели, как Запа ставит Холли палатку. Едва он закончил, Холли, не говоря ни единого слова, занырнула туда, а Запа пошел ставить свою и готовить себе и ей ужин.

— Я тут с одним альпинистом говорил, — сказал Сунджо. — Считается, что завтра — главный день, проверочный. Он уже был на ПБЛ и даже ночевал в Четвертом лагере. Сказал, если мы доберемся дотуда, у нас есть шанс зайти на вершину...

Как потом выяснилось, мне нужно было слушать Сунджо повнимательнее, но тут меня как раз накрыло, и главное, что больное горло было тут совершенно ни при чем. Я вдруг жутко разозлился, что вот, день был по стандартам Эвереста проще некуда, а меня по итогам можно буквально выкидывать на помойку.

Никогда нельзя заранее сказать, кого гора пустит, а кого нет. Слова Запы гудели у меня голове весь прошедший день, и я готов был поклясться, что Пик Марчелло находится в категории последних — вместе с Джорджем и его слабым сердцем да Френсисом из мешка Гамова.

Или доктор By ошибся насчет моей физической формы, или я сам все испортил, вовремя не попив. Но если так, то почему с Сунджо все в порядке? Я посмотрел на него. Он мешал в котелке, болтал о том о сем, словно мы загораем на берегу моря.

НАУТРО ЗАПА еще до рассвета выгнал нас из палатки. За ночь намело еще около тридцати сантиметров, но собственно снегопад прекратился.

— Сегодня непростой подъем, — сказал он. — И нам надо бежать вверх быстро, а то не будет места поставить палатки. Как у тебя с горлом?

Я покачал головой. Голос и не думал возвращаться, но я по крайней мере не чувствовал себя хуже, чем прошлой ночью. Что уже, на мой взгляд, было неплохо.

ПОКИНУВ ЛАГЕРЬ, мы сразу направились в Желоб — впадину, расположенную между двумя рядами ледяных зазубренных торосов, больше всего напоминавших гигантские клыки. Главная тропа была хорошо протоптана и помечена — яками. Запа строго-настрого наказал нам не сходить с тропы.

— Если вы сойдете с нее, даже просто пописать, то мы вас больше никогда не найдем в этом ледяном лабиринте.

(Да, обещаю, что о проблемах отправления естественных надобностей в высокогорье я рассуждаю в последний раз. Однако шутка в том, что отправление означенных надобностей на высоте Эвереста — целая история. Быстро там нельзя сделать ничего, а приходится снимать много слоев одежды. Процедура может задержать альпиниста на полчаса, а то и на дольше, а каждый потерянный час сказывается на шансах залезь повыше, ведь погода может испортиться в любую секунду. Поэтому альпинисты стараются сделать все «дела» до выхода из лагеря.)

К полудню мы встретили носильщиков и яков. Те шли обратно вниз, в базовый лагерь, напевая и насвистывая. Я был совсем не прочь к ним присоединиться, и единственное, наверное, что меня остановило, это Холли — она весь день шла впереди меня, а уж чего я не намерен был допустить, так это чтобы в итоге она зашла на высоту, куда я забраться не смог.

Два часа спустя мы впервые увидели ПБЛ. Сунджо указал пальцем на крошечные цветные палатки вдалеке. Казалось, до лагеря рукой подать, но это была иллюзия. До него было еще три часа китайской пытки. И единственной радостью стало следующее достижение — за сто метров до входа в лагерь мы с Сунджо все-таки обогнали Холли и Запу.

ПБЛ — шесть с половиной километров над уровнем моря. Выше Килиманджаро и Мак-Кинли. И мои легкие это сразу почувствовали. Лагерь выглядел настолько убого, что все остальные места, где мы ночевали прежде, на его фоне казались пятизвездочным отелем. Палатки стояли на груде камней между ледником (казалось, это не лед, а замороженная канализационная труба) и осыпающейся каменной стеной. Все вокруг было усыпано камнями, на каких запросто сломать ногу, повсюду виднелись трещины, куда провалиться легче легкого.

Джей-Эр снял на камеру наше триумфальное вступление в лагерь. Проходя мимо него, я едва нашел силы поднять голову — так устал.

В лагере стояло всего полдюжины палаток, так что места для нас было вдоволь. Тут тебе не базовый лагерь, в гости не ходят и не знакомятся. Альпинисты здесь или насмерть уставшие, или до смерти боятся чего-нибудь себе повредить-потянуть — будет очень обидно, ведь вершина-то совсем близко.

Когда в лагерь вступили Запа и Холли, мы уже поставили палатки и развели костер из дров, принесенных носильщиками.

— Как твое горло? — спросила Холли.

Сунджо и я едва не упали в трещину от неожиданности. Это было первое целое предложение, произнесенное Холли с момента выхода из базового лагеря, мало того — ее голос стал совершенно нормальным. Мы ее обогнали, но она была в лучшем виде,