Кроме того, из Одессы была эвакуирована и промышленность: массивные и сложные станки, паровозы, железнодорожные вагоны, подъемные краны, оборудование и многие сотни тонн стратегических припасов с одесских заводов.

Сейчас ситуация повторялась, но с той только разницей, что из Евпатории все ценное уже давно было вывезено, а вместо гражданских эвакуировались хоть и потрепанные, но все же боеспособные и более дисциплинированные подразделения. Поэтому эвакуация хоть и проходила под обстрелом, но окончилась благополучно.

Дополнительно противовоздушную оборону и артиллерийское прикрытие выполняли легкие крейсеры «Красный Крым» и «Красный Кавказ» вместе с отрядом эсминцев. Они же и приняли на борт большую часть эвакуированных защитников Евпатории. По пути в Севастополь несколько раз налетали немецкие торпедоносцы и пикировщики, но краснозвездные «Аэрокобры» Александра Покрышкина – сибирского медведя», и остроносые «Яки» Амет-Хан Султана – «неистового татарина» не давали даже малейшей возможности немецким самолетам приблизиться к эсминцам, транспортам и крейсерам.

* * *

Генерал-полковник фон Манштейн стер с лица сажу, жирным серым налетом покрывавшую кожу. Евпатория выгорела дотла и была разрушена практически полностью – гитлеровский военачальник мог поздравить себя с захватом бесполезных руин. Удобный порт в Каламитском заливе – цель всей операции, был разрушен полностью. А в акватории торчали мачты затопленных тральщиков и морских охотников.

Штабной полугусеничный броневик переваливался по ухабам и воронкам от снарядов. Немецкая пехота ликивидировала последние очаги сопротивления русских. Подавляющее большинство таких окруженцев были ранены и просто не могли физически выбраться к порту из завалов. Некоторые отстреливались до предпоследнего патрона – последний оставляя себе, некоторые даже пытались прорваться в храбрых, но безнадежных контратаках. Но никто из защитников Евпатории не желал сдаваться.

Отрывисто хлопали выстрелы, трещали пулеметы, периодически вспыхивало пламя огнеметчиков, бабахали взрывы. Эти жуткие по накалу ярости схватки стоили немало жизней захватчикам и сильно замедляли продвижение гитлероцев по сплошному полю руин, в которое превратилась Евпатория.

Броневик фон Манштейна остановился у полуразрушенного дома, в котором оказались окружены морские пехотинцы. Командующий мощнейшей армией Европы с болезненным любопытством наблюдал, как бросились на штурм развалин его солдаты.

– Рус, сдавайс!

– Русские не сдаются!

Подбирающиеся с огнеметами и гранатами гитлеровцы были скошены плотным и прицельным ответным огнем. Фигуры в серых мундирах распластались в нелепых позах среди руин.

Следующая группа подобралась вплотную и снова попыталась забросать защитников Евпатории гранатами. Грохнуло несколько взрывов, но огонь из развалин не прекращался. Фактически завязался яростный бой, но длился он недолго. Из развалин гитлеровцы выволокли всего одного русского – в окровавленном полосатом тельнике с перебинтованной головой. Двое эсэсовцев грубо волокли его по камням, видимо, русский моряк был ранен в ноги.

– Переведите этому русскому, что он храбро сражался, его мужество и стойкость достойны восхищения. Его не убьют, а наоборот – окажут медицинскую помощь и накормят…

Переводчик заговорил по-русски, медленно подбирая слова.

В следуюший момент Манштейн поразился и откровенно испугался реакции русского. Обвисший на руках эсэсовцев израненный человек будто бы вмиг напитался силой. Взбугрились на плечах и на руках стальные мышцы. Словно тряпичные куклы отлетели в стороны дюжие эсэсовцы, заливая ковью из перерезанных глоток землю. В руке русского моряка сверкнул кинжал, вырванный из ножен одного из немцев.

– Русские не сдаются! – Моряк бросился на немецкого генерал-полковника.

Но силы изменили ему, широкий клинок эсэсовского кинжала вспорол рукав генеральского мундира, напившись «арийской» крови.

В следующий момент русского все же сбили с ног, кинжал отлетел в сторону. Но и на последнем издыхании человек в окровавленном полосатом тельнике извернулся и вцепился в глотку немецкому солдату закостеневшими пальцами. Они покатились кубарем по земле. Коротко и сухо протрещала очередь пистолета-пулемета. Но русский матрос не отпустил своего противника, даже когда на широкой спине появились кровавые раны от пуль. Он так и умер, утащив за собой на тот свет и немца.

Манштейн замер, ошарашенный произошедшим. Командующий одной из самых мощных группировок Вермахта стоял, нелепо зажимая кровь из раны на руке, глядя, как красные капли срываются на пыльную землю. Блеск клинка у самых глаз, обжигающая боль, крик русского и его неистовый бросок, сухая автоматная очередь – все слилось в какой-то жуткий калейдоскоп.

«Verdammt! – Проклятье!» А ведь это всего лишь Евпатория, а не Севастополь! Что же будет там – у стен русской крепости, которую он, генерал-полковник самой сильной армии Европы, не смог взять уже трижды? Что ждет его там – фельдмаршальский жезл и Рыцарский крест с мечами и бриллиантами или же крест попроще…

Суд чести над командиром 35-й бронебашенной батареи происходил в кают-компании в обстановке строгой секретности. Для всего остального экипажа это выглядело как заседание военно-партийной комиссии и подведение итогов проверки. Протокол вел один из прибывших с бригадным политруком Леонидом Брежневым капитан. Уже одно это весьма красноречиво свидетельствовало о серьезности и значимости мероприятия.

* * *

Бригадный политрук Брежнев вызвал к себе Михаила Будякина, разговор происходил в присутствии командира 35-й батареи и старшего политрука. Атмосфера в кают-компании была такой, что казалось, на стенах выступит иней.

– Ну, давайте не откладывать. На повестке дня у нас серьезный вопрос: товарищ политрук, почему вы настояли на том, чтобы дать ход рапорту «О недостаточном уровне дициплины и моральном разложении личного состава»? Тем более сделали это «через голову» непосредственного начальника – старшего политрука 35-й батареи. А ведь это – серьезое нарушение субординации.

Будякин кинулся, как в омут с головой! Выпятив заметное под ремнем брюшко и выдвинув нижнюю челюсть, отчего стал еще более походить на козла, он сразу же «пошел в атаку».

– Товарищ бригадный политрук, я считаю, что в моральном разложении личного состава виноват сам командир! После того как к нам перевели зенитный дивизион, укомплектованный военнослужащими-женщинами, моральный уровень сильно упал!..

– Почему же «упал» моральный уровень? – с хорошо скрытой за вежливым тоном иронией поинтересовался Брежнев.

– Ну, так это… матросы на батарее думают о женщинах!

Алексей и старший политрук Иванов переглянулись.

– О чем же должны думать молодые и здоровые парни, как не о девчатах! – возразил Леонид Ильич, щуря глаза под кустистыми черными бровями.