мы ходим по одним и тем же дорогам». Люди, странствующие по миру, «не связаны теми условностями, которые сдерживают тех, кто живет на одном месте, в окружении соседей. Поэтому они легко открывают свои сердца другим, и такое общение длится до тех пор, пока собеседники не устают»{28}. Разговаривая на постоялых дворах, в харчевнях и чайных домиках, люди приходили к пониманию, что в их жизнях происходили похожие события, что им знакомы одни и те же легенды и предания, что они поклоняются одним и тем же богам, имеют одинаковые представления о добре и зле, одинаковые чувства и эмоции, что они читают одни и те же книги, любуются одними и теми же гравюрами, что, в конце концов, у них общая история. Из этого рождаются дружеские отношения и ощущение себя единой нацией — японцами; по удачному выражению Ядзи и Кита, «у уроженца Эдо не может быть предубеждения против сладкого картофеля из Сацума».

Ощущение принадлежности к единой японской нации порождало согласие с самим собой, со своими соотечественниками и с тем природным окружением, которое делили они между собой. «Ты можешь путешествовать так, как будто принимаешь участие в пикнике, — говорили Ядзи и Кита, — получая наслаждение от своих странствий. Ты можешь присесть в тени деревьев и откупорить небольшой кувшинчик сакэ, наблюдая за паломниками, бредущими под звон своих колокольчиков. Настоящее путешествие означает освобождение своей жизни от хлопот. Что тебе нужно для того, чтобы бродить там, где тебе вздумается, и наслаждаться неописуемой красотой моря и небес? Только твои ноги да пара соломенных сандалий».

Бусидо и самурайская этика

Впервые идеализированные правила поведения для самураев появляются в средневековых воинских преданиях. В истории Японии было немало периодов, таких, например, как эпоха Генпейской войны в конце XII столетия или бурная эпоха Сэнгоку, когда самураи должны были демонстрировать отвагу и несгибаемость, быть искусными наездниками и мастерски владеть мечом. От них требовалось сохранять честь своей семьи и верность своему господину, а также быть готовыми в любой момент встретить смерть. Наиболее красноречивые примеры, иллюстрирующие самурайскую этику, содержатся в «Хэйкэ моногатари» («Сказание о Хэйкэ»[11]) — эпическом повествовании о борьбе между домами Тайра и Минамото, происходившей в конце XII в. В одном из наиболее известных эпизодов этого произведения рассказывается о том, как Кумагаи Наодзанэ, самурай, находившийся на службе у семьи Минамото, встретил одинокого всадника. «Бесчестно демонстрировать свою спину противнику! — крикнул ему Кумагаи. — Повернись ко мне». Воин, которым был Тайра Ацумори, повернул свою лошадь, и враги бросились друг на друга. Кумагаи быстро поверг своего противника на землю и, обездвижив его, «скинул с него шлем, намереваясь отсечь ему голову. Тут он увидел, что его врагу было всего лишь шестнадцать или семнадцать лет». Пораженный сходством Ацумори с его сыном, Кумагаи решил отпустить юношу, не причиняя ему вреда. Однако в тот же момент на горизонте появились пятьдесят самураев Минамото. «Я хотел бы пощадить тебя, — воскликнул Наодзанэ, — но здесь повсюду воины Минамото. У тебя нет возможности спастись. Будет лучше, если я один тебя убью, потому что потом я буду возносить за тебя молитвы». Ацумори на это ответил: «Просто возьми мою голову, не трать времени понапрасну»[12]{29}.

В реальной жизни, разумеется, самураи не всегда придерживались подобных возвышенных идеалов. Некоторые могли позволить себе обратиться в бегство, если битва складывалась не в их пользу. Другие оставались верными своему господину только до тех пор, пока он мог защищать их и поощрять материально. В иных случаях самураи продавали свои услуги тому, кто больше заплатит, а иногда даже перебегали на сторону противника в самый разгар битвы, заботясь при этом исключительно о своей собственной выгоде. Тем не менее большинство самураев старались следовать тому идеальному образу, который был нарисован кодексом поведения. При этом в качестве своего символа самураи выбрали цветущую сакуру, поскольку как прекрасный цветок может быть внезапно сорван и унесен порывом ветра, так и самурай может потерять свою жизнь в расцвете славы.

Для самураев XVII столетия легендарные подвиги на полях кровавых сражений остались в далеком прошлом. По мере того как буси превращались из свирепых воинов в бесцветных

бюрократов, проживавших в процветающих городах в окружении урбанистической роскоши, многие из них начали всерьез задумываться над тем, что значит быть самураем в эру всеобщего спокойствия. Неоконфуцианство с его особым упором на долг и ответственность давало некоторые ориентиры для подобающего поведения. Кроме того, Предписания, касающиеся домовладений воинов, изданные сёгунатом в 1615 г., обращали внимание на двойственную природу предназначения самураев при новом режиме. «Самым прилежным образом, — говорилось в начале этого документа, — следует изучать книги и боевые искусства, в том числе такие, как стрельба из лука и верховая езда». Однако вопрос о том, как можно исполнять новые гражданские обязанности, продолжая почитать старые культурные традиции, породил оживленные споры, в результате которых появилась концепция Бусидо, или Путь воина.

Одним из первых новую концепцию изложил Миямото Мусаси в своем трактате Горин но сё («Книга пяти колец»). Миямото родился в Центральной Японии в 1584 г. Позднее он говорил, что впервые убил человека в тринадцатилетнем возрасте. Всего лишь три года спустя он сопровождал своего господина во время битвы при Сэкигахара. Как и другие воины, господа которых сражались на стороне проигравших и погибли, Миямото стал ронином (самураем без господина). Во время своих странствий по Японии он всерьез увлекся дзэн и овладел мастерством каллиграфии и живописи. Он также разработал новый стиль фехтования двумя мечами[13]. По его собственным подсчетам, он вышел победителем из более чем шестидесяти поединков на мечах. В 1640 г. Миямото получил должность инструктора по фехтованию даймё домена Кумамото, расположенного в Юго-Восточной Японии. В 1643 г. он удалился в пещеру в горах, где написал «Книгу пяти колец».

При всей своей напускной храбрости Миямото в самом начале своего трактата отвергает культ смерти и объявляет, что воин всегда должен стремиться к успеху. «Зачастую говорят, что Путь воина заключается в решительном принятии смерти, — говорит Миямото. — Однако, — продолжает он, — у воинов нет исключительного права на эту доблесть. Монахи, женщины и крестьяне также могут отважно встретить смерть, повинуясь чувству долга или стремясь избежать позора. Подлинное отличие самурая заключается в том, что он использует военную стратегию для победы над другими людьми, добывая