большую популярность. Самураи, которые пользовались особым расположением своего господина, считали дзунси вполне приемлемым способом окончить свою жизнь. Некоторые из этих вассалов и вправду руководствовались традиционным принципом преданности. «В современном обществе вошло в моду вспарывать себе брюхо после смерти господина, — отмечал один даймё в 30-х гг. XVII в. — Они считают подобный поступок достойным похвалы»{33}. Другие были более расчетливы. Они совершали самоубийство только тогда, когда твердо знали, что их наследники будут за это щедро вознаграждены. Были и такие, которые кончали с собой от горя. Любовная гомосексуальная связь между даймё и молодыми вассалами была вполне нормальной составляющей стиля жизни воинов, и бывшие возлюбленные господина часто следовали за ним в мир иной именно по причине личного горя.

По мере увеличения числа дзунси в середине XVII столетия возрастала и критика этого обычая. Ямага Соко считал его эмоциональным, эгоистичным актом, который подрывает усилия по введению новых норм рациональной, институализированной преданности по отношению к домену и клану господина. Сёгунат и многие даймё сожалели об этой неоправданной потере самых лучших людей. И когда в 1661 г. с собой покончили сразу 26 самураев, последовав за своим отцом, Набэсима Мицусигэ запретил этот обычай в домене Сага[15]. Три года спустя этому примеру последовал и сёгунат, добавив запрет на совершение дзунси к Предписаниям, касающимся домовладений воинов[16]. Поэтому, когда умер Мицусигэ, Ямамото пришлось оставить свою идею совершить самоубийство. Отказавшись от своих самурайских обязанностей, он поселился в маленькой уединенной хижине в нескольких милях к северу от замка Сага.

Начиная с 1710 и до самой своей смерти от болезни в 1716 г.[17], Ямамото записывал свои рассуждения по поводу жизни и долга[18]. В итоге получилось около 1300 коротких историй, которые он собрал в одну книгу под названием Хагакурэ («Сокрытое в листве»). Без всякого страха и смущения в Хагакурэ отвергаются попытки властей и таких интеллектуалов, как Ямага, приручить самураев. Ямамото был весьма далек от стремления навязать самураям «изучение словесности», как то предлагалось в Предписаниях, касающихся домовладений воинов. «Образованность — это хорошая вещь», — соглашался Ямамото в одном месте. Но тут же добавлял: «Однако чаще оно ведет к ошибкам…» и «…в основном нам доставляет удовольствие наше собственное мнение и возможность спорить». К своему неприятию интеллектуальности Ямамото добавлял и презрение к искусствам. «Человек, заявляющий о своих успехах в искусстве, подобен глупцу, — заявлял он. — Слова «Искусство помогает телу» недостойны самураев нашей области. Для самураев из клана Набэсима искусство — это гибель для тела. В любом случае, человек, занимающийся искусством, является художником, а не самураем»{34}.

В противоположность выхолощенности современного ему общества, Ямамото превозносил старый идеал личной преданности. «Если кто-нибудь пожелает передать словами, что значит быть самураем, — начинал он одну из своих историй, — то он должен сказать, что прежде всего это значит посвятить свое тело и душу своему господину». В подтверждение наличия глубоких связей между господином и вассалом Ямамото приводит следующий пример. Однажды Мицусигэ дал высокую оценку поведению Ямамото и подарил ему свой собственный тюфяк и ночную рубашку. «О, — восклицал Ямамото, — если бы сейчас были старые времена, я бы вспорол себе живот рядом с этим тюфяком, укрылся бы рубашкой и последовал за своим господином»{35}.

Наряду с прославлением абсолютной верности вассала, Хагакурэ содержит много эпизодов, прославляющих смерть. Книга начинается со слов: «Путь самурая состоит в стремлении к смерти». Для Ямамото быть настоящим самураем — это значит искать способ достойно умереть:

«Смерть следует ожидать ежедневно, и в таком случае, когда придет время, можно будет умереть спокойно. Несчастие, когда оно происходит, не так страшно, как его ожидание. Глупо заранее изводить себя напрасными измышлениями. Успокаивай свой разум каждое утро и представляй себе момент, когда твое тело может оказаться пронзенным и изрубленным стрелами, пулями, копьями и мечами, унесено гигантскими волнами, испепелено огнем или молниями, погребено под обломками землетрясением, сорвется в пропасть, падет жертвой эпидемии или неожиданного несчастного случая: умирай каждое утро в своем сознании, и тогда ты не будешь бояться смерти»{36}.

«Хагакурэ» не проникало далеко за пределы домена Сага, и навязчивая одержимость Ямамото смертью несильно затронула сознание большинства воинов. Тем не менее его установки нашли отклик в сердцах достаточного количества самураев, которые поверили, что они являются частью древнего кодекса чести военного сословия. Впервые самураи использовали слово бусидо в XVII столетии, когда они пытались найти смысл своего существования в стремительно меняющемся обществе. В начале Нового времени самураи цеплялись за традиционное представление о том, что отвага, преданность и готовность взглянуть в лицо смерти по-прежнему имеют смысл. Однако к старым идеалам они добавили новые, создав новый «путь воина». Согласно новым представлениям, успех стал считаться доблестью, и каждый должен был быть готовым использовать те возможности, которые встретятся на его пути. В качестве одной из наивысших добродетелей стала считаться чистота помыслов. Гордиться отныне можно было выполнением тех обязанностей, которые предусматривал статус самурая, то есть служением правительству домена и способствованием процветанию его жителей.

Торговцы и неоконфуцианство

В начале новой эпохи не только самураи, но и простые люди задумывались над тем, какие ценности будут иметь для них значение в новых условиях, как определить и занять свое место в обществе. В конце концов горожане и крестьяне выработали этические каноны, которые определяли их жизнь и взаимоотношения с тем обществом, которое их окружало. Как и в случае с самураями, на осмысление торговцами, ремесленниками и крестьянами своего «я» и места в жизни влияли как собственный опыт и современные тенденции, так и концепции, заимствованные из буддийской и синтоистской религиозных традиций. Далеко не последнюю роль играло при этом и неоконфуцианство. Простые японцы узнавали об этом философско-этическом учении из различных источников, и к середине XVIII в. большинство жителей страны имели по крайней мере поверхностное представление о его базовых принципах. К этому времени конфуцианская доктрина подверглась переосмыслению со стороны моралистов и ученых, вышедших из торговой среды. Их задачей были поиски новых норм поведения, которые отвечали бы потребностям горожан.

С середины XVII столетия известные ученые начали открывать в Трех столицах и провинциальных городах-замках частные академии. В них стационарно обучались отпрыски влиятельных горожан и зажиточных крестьян из окрестных деревень. Другой тип учебных