Эмочек звали Ляля, Оля и Алиса. Они производили неизгладимоевпечатление сплоченной толпы туристов. Иногда мне казалось, что так оно и было.Алису все звали Алисией. Наверно, Терри Пратчетта начитались. Они и вправдупорой походили на трех абсолютно разных ведьмочек. Которые неоправданно частопоправляли волосы, смотрясь в зеркало, невероятно часто повторяли «короче»,«ваааще», «я не понимаю». В остальное время они матюгались, как алкаши, итерроризировали случайных добровольных воспитателей.

– Девушки, как вам не стыдно!

– Короче. Вааще, заткни пасть…,… Я не понимаю, что оналезет в чужой разговор? Девочки, вам эта тетя знакома? Короче, тетя, шли бы выкуда шли. И т. д. и т. п. Очень много слов и прекрасное настроение.

Был и второй вариант времяпровождения. Крайне трагичный, сослезами, соплями и безалкогольным пивом. Почему‑то неурядицы они считалинужным непременно запивать.

После истории с кролями мы подружились. Не так чтобы плотнообщались, но иногда пересекались и болтали, когда было время. От них я узналастранную штуку. Не то чтобы слухи, похожие на правду. Но настораживает.

Они уверены, что с эмо собрались воевать на государственномуровне. Вот уж кому нечего делать, как с эмо воевать! То с Чечней боролись,пока не напоролись. Теперь вместо чеченцев – эмо.

– Прикинь, нас хотят запретить! Полный трендец! –Алисия вызывающе взмахивает челкой, чтобы посмотреть на мою реакцию двумяглазами.

Она среди подруг самая авторитетная. У нее есть характер итри старших брата в придачу. Если бы у меня было такое мужское семейство, я бытоже осатанела и стала как она.

– Мне сказали, что это все из‑за суицидников.

– Нет. Потому что мы слямзили идею эмо с америкосов.

– А что, среди нас есть суицидники?

– Черт их знает. Я ни одного не видела. Оля, ты видела?И я нет. Остается американская версия.

– Народ, кто недавно был в Америке? Никто. Оно ипонятно. Народ, кто уважает Америку? Никто. Вааще, я не понимаю тогда, что захрень нездоровая. Народ, эмо не уважает Америку. Эмо уважает только ихнеебарахло. Хотя кому оно на фиг сдалось. У нас своего хватает, – и прибавилазаговорщическим шепотом: – Если они нас подслушивают, пусть знают, что мы,типа, нормальные граждане. Правда, девчонки?

Думаю, они причисляют себя к эмо‑кидам. Хотя, на мойвзгляд, эти эмочки – гремучий замес всевозможных субкультур. Хоть они иэкипированы тонной значков, нашивок и даже сосками, но от детей в них как вдетях от стада тараканов. Они сами по себе явление. Название которому ещепридется выдумать.

– Если эмо запретят – я вены порежу. И записку оставлю– почему.

– И я! Мы все порежется! Ура!

– Вот дуры‑то, – осаживает разбушевавшуюсястихию Алиса.

Решив, что без Танго тут не обойтись, я, недолго думая,решила их познакомить. Пускай дискутируют до усеру.

Танго напрочь не желал ни с кем знакомиться. Он проверялидею древних индусов, которые, по его мнению, насобачились полностью уходить вслияние с абсолютом. Он три недели старательно настраивался в полномодиночестве, а тут мы: «Здрасьте, не ждали?» Но оттаял, поганец, когда мы емутортик всучили. Оказывается, не жрал давно. Все о высоком думал.

Ведьмочки мгновенно перешли момент первой неловкости иокружили балбеса‑отшельника трогательной заботой и вниманием. Устроилиему приборку в хате и сбегали в магазин. Танго растаял. В его тусклых глазахпоявился нездоровый блеск проповедника. Или от еды, или снова окрылился новымэкспериментом. Например, эмо‑бой и гарем из трех преданных сподвижниц. Сочень соблазнительными фигурками.

– А куда кролики подевались? – с непрожеваннымкуском торта неожиданно поинтересовался он.

Наверное, втихаря смотался ушастых проведать, а там полноеклеточное запустение.

– Не я, – судя по реакции Танго, меня он и неподозревал.

– А я как раз причем, – горделиво поглядывая наподруг, похвасталась Алисия.

– Не рассказывай! – шутливо запретила Ляля. –Он на нас в ментовку заявит!

Танго можно много в чем заподозрить, но не в братскихотношениях с ментами. А зря. Он, по‑моему, до сих пор случаетсясвидетелем всяких мелких преступлений. Но доверчивым девочкам об этой сторонежизнедеятельности эмо‑боя знать не следует.

– Мы их сперли. Договорились с братом, у него машинаподходящая.

– А потом – раздали!

– Разделали?

– Нет! Глухой, что ли? Раздали!

– Я вас обожаю, – уверенно заявил Танго. –Девчонки, вы просто прелесть. Со всех сторон!

Умудриться сказать такую приторную ересь приятным голосомможет только он.

А потом они наперебой принялись рассказывать про проискизлодеев, которые хотят прикрыть эмо.

– Хрен им в обе руки. Не парьтесь, мои сладкие. В этойстране запретить можно только отстрел чиновников по пятницам. Сменим окрас, ивсе дела.

– Вот еще, – пожала худенькими плечами Оля. –Быть может, и тату свести?

– Готов поспорить на что угодно, но рано или поздно высами перекраситесь.

– А мало ли что будет потом. Надо жить сегодня. Завтрауже будет другая я. А сейчас – мне нравится, как я выгляжу.

– А мне‑то как нравится, – картинно закативглаза, взвыл Танго.

– А что у тебя с головой? – смешно надувая губы,поспешила удивиться Оля.

– Враги. Происки недружелюбно настроенной гопоты. Какжить? Была такая клевая прическа, а теперь приходится уподобиться йогу иуспокаивать раскаленные несправедливостью мозги. Хотите, научу?

– Чему?

– Всему. Я необычайно разносторонен. Самому иногдажутко, какой я разносторонний тип.

– По‑моему, йоги плешивые, – засомневаласьЛяля, – а у тебя кое‑что на голове осталось.

Танго тут же уточнил, что у него и в голове осталось многополезного. Продемонстрировал пирсинг языка, пошевелил окольцованными бровями,постучал по черепу. Все перепугались нетипичного для костей звука. Потомдогадались, что он синхронно барабанил второй рукой по ножке стола. И кинулисьего колотить.

– Убьете же, паразитки, – притворно стонал Танго,прикрываясь острыми локтями. Об которые все поотбивали руки.