Может, стоило промолчать и не лезть в бутылку? А нос ивправду красный. Он всегда так себя ведет, если плакать хочется. Вот возьму ине пойду завтра в школу. Пускай помучается. Дошла почти до дома и подумала: авдруг ему по фигу, приду я или нет? А если я не приду, а он даже не позвонит ине спросит, что со мной? И что я тогда стану делать? Зная свой характер, ни зачто не сделаю первый шаг к примирению. А вдруг он не понял, что мы поругались?

Вот хрень! И что теперь делать? Позвонить и напомнить, чтомы в ссоре? Кретинизм. Не пойти в школу? Чтоб узнать наверняка, волнуется ли онза меня? А если ответ отрицательный?

Неужели я попала в зависимость от противного гадкогомальчишки?

Сдохну, но не подам виду, что он меня волнует.

Сдыхать не пришлось. Вереница эсэмэсок – «прости», «Стасик‑карасик»,«не забудь про контрольную», «я уже скучаю без тебя», «моя тетка – дура»,«целую тебя в нос», «ку‑ку!». При чем здесь «ку‑ку», я так и невъехала, но улыбалась до ушей.

Словно гора с плеч свалилась. Теперь я понимала смысл этоговысказывания. Я стала легче в два раза, мне хотелось прыгать. Что я и сделала.

В этот момент небо было просто обязано хлопнуться на землю,а пара рек пукнуть и потечь вспять. Когда Ирка вошла в класс, в лесу передохлонемало матерых медведей. А под горой вовсю свистали раки.

Учительница по литературе дважды уронила журнал, который таки остался бы на зашарканном полу, если б его не поднял великодушный Смирнов.

Гарик, не совладав с лицом, закрыл его руками. Иподсматривал сквозь пальцы на свою единственную роковую любовь. По‑моему,он слегка трясся. Не то от смеха, не то от выброса адреналина.

Свита, состоящая из пяти девочек невзрачной внешности,всполошилась, как стая перепуганных куриц. Клянусь, они даже кудахтали.Остальная аудитория безмолвствовала как рыбы об лед. Итак, смесь куриц и рыбуставилась на невиданное чудо по имени Ирка.

– Ирочка, да как же это? – наивно всплеснуларуками учительница, обходя Ирку по безопасной широкой дуге.

Полноватые ноги, облаченные в колготки масти шахматнойдоски, офигенные флипы, на каждом запястье самодельные снэпы, короткая юбка,естественно, шотландского раскраса и куцая кофта на пару размеров меньшенеобходимого. И шея торчит из здоровенных бирюзовых бус, как стебель из клумбы.

Кто‑то особо нервный психопатически хихикнул.

– Быть может, ты заболела? – с надеждой в голосеспросила ошарашенная вусмерть учительница.

У Ирки недавно были длинные прямые светлые волосы, на уходза которыми она тратила ежедневно не меньше часа. Теперь она щеголяла смолянойклассической эмовской челкой, дополненной начесанной лохматостью на затылке.Глаза щедро обведены черными тенями. Сальные пряди сбоку украшала ярко‑розоваяпрядь.

– Вот это ремни! – заинтересовался Смирник,уставясь на навороченный трехслойный пояс, над которым виднелась полоскамягкого живота, украшенная свежим пирсингом в пупке.

– Отвали, – чтоб обозреть в прах поверженнуюпублику, ей пришлось дернуть головой, иначе челка закрывала обзор.

Шейные позвонки громко хрустнули.

– А теперь все успокоились. Ирочка, присядьте,пожалуйста. Иначе я сообщу директору, что вы пытались сорвать урок.

Вот тебе и на! Получи фашист гранату! Ирке угрожают –офигеть. Она – слава и гордость школы, которую готовят на золотуюмедаль, – и вдруг угрозы!

Громко хлопая снэпами по полу, слегка растерянная, Иркаприсела на свой стул. Не упустив возможности кинуть на меня победоносныйвзгляд. Стараясь делать вид, что ей фиолетово, кто на нее там уставился.Каменное бледное лицо с белыми выпученными губами. Которые она наштукатурилателесного цвета помадой.

– Кирилл, тебе капец, – тихо прошептала я.

Я была поражена. Оказывается, я уже забыла, как реагировалиодноклассники на мое перевоплощение. Или в моем случае метаморфозы происходилипостепенно?

– А теперь посмотри, как должна выглядеть классическаяультра‑тру‑эмо‑кид, – еле слышно посоветовал Кирилл.

– Банг‑банг, – ответила я, не надеясь, чтоон заценит соль шутки.

Попадос. Оказывается, я внешне теперь не слишком отличаюсьот одноклассниц. Мне и в голову бы не пришло устраивать сеанс показушности.Браслеты носят почти все, кеды – просто удобная повседневная обувь, моейколлекцией тщательно продуманных джинсов не удивить никого, полкласса в такихходят. Куда смотрели мои глаза!

– Не паникуй. Ты все равно эмо, – впроницательности Кириллу не откажешь. – И надейся на революцию в рядахсплоченного педагогического состава. Они не дураки. С тобой надо бороться.Потому что ты – против, а с ней будет гораздо проще.

Самодовольный дурак! Как он мог так ошибаться!

– Я должна ей помочь. Она сейчас в таком состоянииможет отмочить все что угодно. Ирка наверняка из Интернета выудила кучубесполезной информации. Не дай бог вены себе порежет.

– Ага. Держи карманы шире. Послушай умного человека.Она, конечно, собезьянничала, но по характеру она кто? Правильно – самаякрасивая девочка в школе. А такие обычно очень дальновидные…

После его признания мне стало как‑то неуютно. Надо же,признался. Оказывается, он прекрасно оценил Иркину внешность. Вот, значит как.Ирка – самая красивая. Чудесненько. Ладно, замнем для ясности. Но как учителяпоступят с Иркой? Быть может, ей устроят те же жуткие разборки, как и мне всвое время? Я выдержала, а она наверняка не готова к прессингу.

Мы как‑то перестали в последнее время обращатьвнимание на Иркино тоскование по Кириллу. Она то изводила нас всякимиподколками, то ярко выраженно игнорировала меня, просто обдавая глобальнойненавистью. Иногда тетя Кирилла жаловалась, что даже в отвратительную погодузамечает «несчастную девочку», ненавязчиво бродящую под окнами. Туда‑сюда.Но мы ее просто не видели. Нам было о чем поговорить и чем заняться.

А она тем временем вынашивала завоевательские планы.

На перемене свита окружила своего кумира плотным молчаливымкольцом. В центре которого сидела сумрачная клонированная псевдоэмо. Ирке ееофи‑гительная затея теперь казалась не слишком удачной. До ее куриныхмозгов постепенно начало доходить, что дело пошло не так, как она рассчитывала.

– А по‑моему, очень даже миленько, –решилась открыть рот одна из свиты.

– Хлеборезку закрой!