подала ему никого знака? И тогда он отпросился у отца на небольшой перерыв и снова попытался мысленно связаться с ней.

Было полвторого утра. Рашми молчала. Ананд кричал в пустоту. Тигрёнок очень сильно за неё волновался. Он стиснул губы, подступил к отцу, стоящему к нему спиной и корпевшему над доспехами, набрал в грудь воздуха, как перед прыжком, и сказал:

– Отец, прошу, отпусти меня! Мой друг не отвечает! Должно быть, с ним что-то случилось!

Прабхакар грузно повернулся к сыну и взглянул на него узкими и выжатыми от труда глазами.

– Твой друг? Кто это, я его знаю? Не Алатар, случаем? Может, он спит. Алатар всю прошлую ночь искал пропавших Акила с Фаром, а сейчас уже очень поздно, и он, наверное, спит беспробудным сном.

– Нет, это не Алатар. Но поверь мне, пап, это очень важно, прошу, поверь! – зачастил Ананд, задыхаясь от волнения.

– Я верю тебе, Ананд. Но я не могу отпустить тебя так поздно одного – если бы не вся эта история с пропажей мальчиков… Может, нам поискать твоего друга вместе? Впрочем, перво-наперво стоит наведаться к его родителям. Если с ним правда что-то стряслось, мы поставим на уши всю королевскую стражу. Но ты бы мне очень помог, если бы сказал, кто твой друг?

Но Ананд не мог сказать. Он почувствовал, как на его сердце снова запрыгнула уродливая жаба, или, может быть, его совесть обрела осязаемую форму той самой холодной, склизкой, уродливой жабы? Столько он утаил от отца, что объясниться перед ним было непосильной задачей. Страх наказания лишил его здравомыслия. Что-то сдавило Ананду горло, он попятился к двери и вылетел из хижины. Отец резким вскриком позвал его по имени, и его имя прогремело где-то позади Ананда.

Есть такой выбор, от которого ещё можно отказаться. Но Ананд остался верен своему выбору, он предвидел свою судьбу – его, нарушителя всех законов, бросят в башню, как Рашми, в отдельную башню, к двери которой приставят охрану, и он никогда больше не увидит прекрасную маленькую тигрицу. Но больше этого он боялся, что его догонит отец, запрёт в хижине, и спасать бедную Рашми будет некому! Потому что её не существует ни для кого, кроме Ананда. О, Рашми, бедная Рашми! Её образ сейчас вёл за собой Ананда, и он нарушил бы сейчас целый свод законов, лишь бы вызволить её из беды.

Позади не слышался топот отцовских лап, и, быстро обернувшись, Ананд не увидел погони. И краешком души он пожалел, что не увидел. Наверное, он бежал так быстро, что его было не догнать.

Ананд мчался с закрытыми глазами, обращаясь к незримым связям, но нащупать нить Рашми не мог. Ему уже не была страшна никакая стража, он оттолкнулся от земли и взмыл в небеса. «Быть может, Рашми вернулась в башню? И она крепко заснула, только и всего?»

Но в башне Рашми не оказалось, и тоскливая башня, как кулаком, грозила своей пустотой. И тогда Ананд бросился к поляне с эдельвейсами – последнее место, в котором могла быть прекрасная маленькая тигрица Рашми.

Глава 12. Такой же, как ты

Ананд окинул взглядом поляну и узнал среди эдельвейсов незнакомый цветок – лютик. Лепестки лютика – словно вырезанные из тончайшего древесного брусочка, но неотёсанного, со всеми его прожилками, и расписанные лаковой жёлтой кислотной краской.

Ему послышался тоненький, невозможный голосок, зовущий его. Ананд подкрался к лютику, и голосок зазвучал отчётливее и яснее: «Это я, твоя Рашми! Сиб превратил меня в лютик и сбежал с копьём! Прости, не уберегла я копьё, ты мне доверился, а я тебя подвела..»

– Рашми, я искал тебя повсюду, но нигде не мог найти, думал, что потерял тебя навсегда… Сиб спутал наши нити!.. Ты видела, куда он побежал?

– Сиб умчался куда-то вверх по горе! – пискнула Рашми.

Ананд не хотел бросать Рашми. Но лишать выбора того, кто всегда был его лишён, ему тоже не хотелось, поэтому прежде он спросил у неё разрешения взять её с собой. На что она ответила ему со всей откровенностью, что боится оставаться одна – вдруг её сжуёт зверь, сточит гусеница или сорвёт по недоразумению какой-нибудь бенгардиец.

Только вот как взять с собой Рашми? Ананд нахмурил лоб. Мысли неслись в водовороте, но он сумел выхватить из водоворота одну светлую мысль: содрал себя все полоски, до которых сумел добраться лапой – с плеч, со спины, с боков, и перебросил их себе на лоб, и они скрыли его синюю метку. Его лоб стал чем-то вроде пустого горшка. Ананд ловко накидал в него земли и принялся внимательно и осторожно выкапывать лютик, в который превратилась Рашми, стараясь не повредить ни один корешок. Он работал не спеша. Когда дело было сделано, лютик рос у него во лбу.

– Как же я виноват перед тобой, Рашми! Это из-за меня ты стала цветком! Я нарушил все законы и правила, я худший из всех бенгардийцев…

– Не говори так! – оправдывала она его. – Ты здесь ни при чём. Ты спас меня из башни! Если бы не ты, я бы никогда не стала самой счастливой из всех бенгардийцев.

– Ты что же, и сейчас счастлива, даже когда тебя превратили в лютик?

– Я была бы счастлива, стань я хоть уродливым шипом! – ответила Рашми почти что своим нежным и тёплым, как молоко с золотыми бусинками растоплённого в нём масла, голосом. – А когда ты рядом, я расцветаю… – застенчиво сказала она, и её лепестки широко раскрылись.

– И я тоже расцветаю, – поднял на неё улыбающиеся глаза Ананд.

Он не заметил, как день сменился ночью, и небо засыпало углями сгоревшего солнца. Ананд с Рашми на лбу взобрался на вершину горы: в деревне, в тех хижинах, в которых бенгардийцы ещё не отправились на покой, точками горел в окнах свет, и чудилось, соедини ты их – и получишь атлас звёздного неба. А где-то вдалеке точки сгрудились, как глаза у паука, – там впал в бессонницу город. Королевский дворец пропал во мраке. Похожим на усыпальницу великана виделся запретный и неразгаданный океан со скатывающимися по нему стебельками волн. Молчал Малахитовый лес. Но Сиба нигде не было. Ананд почти отчаялся.

– Я все земли бенгардийские обыскал – покажись же ты! Где ты прячешься, Сиб?

– Все земли… – задумчиво повторила Рашми, и к ней пришло озарение, и она прокричала: – Если он не на земле, значит он в небе!

– В небе? – хмыкнул Ананд и поднял голову. –