И начать он решил с России — весьма ошибочно, стоитотметить. Не учел Тацу как беззаветно и преданно россияне чтут традициисобственных предков — пьют все, что горит, но, придирчиво взирая на градусы, ав сакэ их, против обычаев, мало.

Непростительно мало!

Но Великий Дракон об этом не знал и мечтал с прямодушиеммафиози: “Для начала — контрабанда, а затем и легальное производство наладим.Когда же русские дикари пристрастятся к сакэ, наступит время посеять в ихварварских душах зерна традиций. Ибо сакэ — это прежде всего традиции. А традиции— это нравственность. Нравственность же основа государственного порядка, основасемейного благополучия. Основа основ!”

“Дикари” же о планах Дракона не знали. Имея свои традиции, ояпонских они дерзко не помышляли. Отсюда возникала коллизия: Великого Тацу ужев самом начале пути ожидали “сюрпризы” размаха такого бескрайнего, как и самаРоссия.

Но Великий Дракон (к его же спокойствию) об этом пока неведал. В безмятежном ожидании вестей из России Тацу писал письмо госпоже своегосердца. Время от времени отрываясь от серьезнейшего занятия, он с умилениемпоглядывал на портрет рыжеволосой дамы славянской наружности, в небрежной позерасположившейся на обложке собственной книги, совсем не случайно лежащей написьменном столе Тацу Судзуки.

“Вот она какая, многоуважаемая моя Мархалева Софья Адамовна,— с легкой грустинкой подумывал Великий Дракон. — Интересно, чем сейчасзанимается эта божественная женщина? Наверняка чем-то полезным и оченьвысоким!”

И, как всегда, не ошибался Великий Дракон: Софья АдамовнаМархалева в тот самый момент действительно занималась весьма полезным и оченьвысоким: семиэтажно крыла свою свекровь, мать мужа Роберта, вредную истроптивую!

Не в силах такого представить, Тацу печально вздыхал ивозвращался к письму, но вскоре снова смотрел на портрет своей госпожи,размышляя: “Как разнообразен, как многогранен ее талант. На ком же она егоотточила?”

Ясно на ком — все на той же свекрови!

Но и об этом Тацу не знал, а потому размышлял безмятежно:“Ее книги, исполненные глубочайшего философского смысла — настоящиепроизведения искусства. Ее творения прекрасны, как строки несравненной СэйСёнагон (автор сборника эссе “Записки у изголовья”, литературного шедевра, 12века). Даже осмелюсь сказать, что еще более прекрасны.

А мысли сходны с моими. Госпожа Мархалева, так же, как я,недовольна нравами, царящими там, в России. Нравы те, судя по мастерскимроманам великой и любимой моей писательницы, нуждаются в исправлении. Я жезнаю, что для этой цели нет ничего лучше сакэ…”

Великий Дракон бросил взгляд за окно — там “полыхал”,“зажженный” осенью, Бархат Амурский, красивейшее растение, обожаемое господиномСудзуки. Из стволов Амурского Бархата издавна делались пробки для вина сакэ.Поэтому Бархата было в усадьбе особенно много — не для производственных нужд, адля услаждения глаз.

Господин Судзуки — Великий Тацу — вздохнул и горестнопосмотрел на письмо. Мысли о прекрасной и недоступной госпоже Мархалевойзаставили руку дрогнуть, и черта под иероглифом “до” получилась вялой, незавершенной.

“Придется снова переписать”, — удрученно подумал Тацу.

Он отложил письмо и тряхнул колокольчиком — на порогекабинета возник секретарь, склонившийся в подобострастном поклоне.

— Переводчика! — не отрывая глаз от испорченного письма,приказал господин Судзуки.

— Слушаюсь, господин, — тихо ответил секретарь и растворилсяза дверью.

В ожидании переводчика господин Судзуки принялсяпереписывать собственное письмо к Мархалевой Софье Адамовне. Великий Тацу небыл чужд искусства каллиграфии и потому, сосредоточившись, макнул кисточку втушенницу и вывел на чистом листе рисовой, изготовленной вручную бумаги, первыйиероглиф. Придирчиво оценил его и остался доволен.

“Многоуважаемая Мархалева Софья Адамовна…” — тщательновыписал Тацу, и дело пошло.

Вскоре он так увлекся творчеством над письмом, что незаметил как в кабинет несколько раз попытался войти секретарь, не решающийсябеспокоить грозного шефа. В приемной же, на циновках, подремывал и Юдзан,проделавший долгий путь из России, и переводчик-очкарик, скучая, сидел, срочновызванный по велению господина Судзуки — Тацу забыл про весь белый свет. Такпостоянно бывало, когда сердце его обращалось к госпоже Мархалевой.

Наконец, Великий Дракон закончил труды и облегченновздохнул.

Письмо получилось: содержание учтиво и конструктивно, аформой мог бы полюбоваться и опытный каллиграф, и даже поэт.

Господин Судзуки еще раз перечитал письмо:

“Многоуважаемая Мархалева Софья Адамовна!

Спешу принести Вам самые искренние поздравления в связи свыходом в свет Вашей новой замечательной книги с изящным названием: “Разсвистнул на горе себе”. Стремясь быть объективным, не могу не заметить, чтомастерство Вашего пера было и остается непревзойденным. Переводить иперечитывать Ваше творение — великая радость и удовольствие — может бытьсравнимо лишь с чтением Накура?но?соси.

В Вашем поистине гениальном труде с присущим Вам мастерствомотражены нравы российской организованной преступности, которые не могут вызватьу меня одобрения. Слишком много у вас непорядка и виною тому отсутствиеполезных традиций. И дело это вполне поправимое. Достаточно лишь того, чтобываши братки начали употреблять сакэ (в нерабочее время!) А сакэ моя родина (излюбви к вашей стране) готова предоставить и в изобилии, и по сходной цене.

Наше сакэ привнесет благость в души ваших братков, игруппировки России приобретут благонравие японской Якудзы!”

В кабинет опять попытался войти секретарь, но, оставшийсянезамеченным, с поклоном пятясь, на цыпочках удалился.

— Занят пока господин, — шепнул он встрепенувшемуся внадежде очкарику-переводчику.

Великий Дракон был не просто занят, он был всепоглощен своеюбогиней, потому что принялся перечитывать ту часть письма, которую посвятиллитературному творчеству Мархалевой.

“Уже имел честь уведомить Вас, многоуважаемая госпожаМархалева, что в течение последних двух лет занимаюсь переводом на японскийязык вашего криминального шедевра “Зимовье жареных раков”. Однако в процессеперевода возникли сомнения в правильности применения некоторых терминов изобласти просторечия. К примеру сказать: ваше изящное выражение “опустить нижеплинтуса” вызвало жаркие споры у наших специалистов. Одни склоняются к мнению,что это прием борьбы самбо, другие же утверждают, что “опустить ниже плинтуса” —идиома, говорящая о том, что героя отправили в лифте на нижний этаж. Лично ясклоняюсь к мнению, что “опустить ниже плинтуса” — означает проявление качествнезаурядных и говорит о способности добиться невыполнимого. В таком случае сгордостью вам сообщаю, что и меня “жизнь опустила ниже плинтуса” — я достиг внашей уважаемой организации высшего сана Тацу, что в переводе на русский звучиткак Дракон.