на миниатюрный пульт, утопающий в ее ладони. Я бросаю последний взгляд в его сторону, через прозрачную дверь улавливая весь спектр эмоций, отображающийся на его лице.

Его желваки нервно пульсируют, ладони плотно сжаты в твердые кулаки, а взгляд серо-прозрачных глаз полон стальной решимости. Я чувствую, чувствую, чувствую, как он хочет к чертям разбить стекло, разделяющее нас, но продолжает неподвижно стоять.

Что тебя останавливает?!

Быть может, это его очередная игра? Они прекрасно осведомлены о том, что его появление вызывает во мне бурю эмоций.

Я ловлю его взгляд уже тогда, когда глаза напрочь заполоняют набивающиеся слезы. Замечаю, как Тифани осторожно дотрагивается до его плеча и направляет на него смущенный взгляд. Ее пухлые губы что-то шепчут, отчего брови Аарона еще сильнее сходятся на переносице. Девушка аккуратно дотрагивается до его ладони, крепко сжимая ее, и в этот момент они медленно уходят, оставляя меня на растерзание Дианы.

— Детка, скажи мне, почему ты решила натравить на нас тех зомби? — искренне недоумевает Уокер, надевая медицинские перчатки, которые мгновенно облегают ее тонкую ладонь. — Ты серьезно полагала, что сможешь нас сломить? Тех, кто создает этих тварей?

Я не отвечаю ей. Лишь поджимаю губы, ощущая, как слезы быстро катятся по щекам, продолжая смотреть туда, где он только что стоял. Она тут же следует за моим взглядом и вяло ухмыляется.

— Милая, забудь его, — раздается ее монотонный голос. — Он больше не твой принц на белом коне. Поверь, у него есть те, о ком он заботится. А кто позаботится о нем уж подавно.

— Что ты хочешь со мной делать? — сквозь стиснутые зубы бросаю я, наконец, устремляя взгляд в ее сторону.

— Вот только не нужно на меня так смотреть. Словно я самый злобный монстр из твоих кошмаров, — ухмыляется она, преподнося к моей кушетке металлический поднос с небольшими прозрачными баночками с разноцветным содержимым. — Прямо сейчас мы всего лишь проведем парочку опытов с твоей кожей. Не волнуйся, будет чуть-чуть пощипывать.

Она по-командирски кивает Кевину, тот мгновенно подлетает, засучивая рукава моего комбинезона до локтей. В это время второй ассистент Уокер — мужчина средних лет с густыми черными волосами с проблесками седины — хладнокровно раскрывает баночки с неизвестными жидкостями одну за другой. Я не успеваю оказать даже минимальное сопротивление, все происходит слишком быстро. Когда на кожу один за другим наносят несколько прозрачных капель различной консистенции, я успеваю издать лишь сдавленный крик.

С минуту все присутствующие внимательно вглядываются на поверхность моей кожи, пока я постепенно не начинаю ощущать едкое пощипывание. Пару жидкостей, находящиеся на изгибе правой кисти, напрочь впитываются в эпидермис, не оставляя за собой следа. Но оставшиеся две на левом запястье, имеющие маслянистую консистенцию, начинают вступать в бурную реакцию, образуя шипящую пену с плотными пузырями.

Ощущая дикое жжение, я начинаю активно ерзать рукой, намертво прикованной ремнем к кушетке. Пытаюсь смахнуть эту ядовитую пену, сдуть ее, сделать хоть что-то, чтобы эта невыносимая боль прекратилась. Я буквально ощущаю, как жидкость разъедает плоть, перебираясь от мышц к костям.

— Ну ты и… сука! — кричу я изо всех сил в потолок.

В воздухе раздается громкий рык, граничащий со звериным. Я ничего не слышу, я ничего не вижу, перед глазами прозрачная пелена, а в ушах стоит бесконечный крик. Я ничего не ощущаю, кроме боли. Дикой боли, заставляющей рыдать, кричать, молить о пощаде и биться в истеричных конвульсиях — сделать все, чтобы она прекратилась.

Но ничего не происходит.

Я уже не вижу свое покалеченное запястье, которое еще пару минут назад было розовым, краснея буквально на глазах. Я улавливаю лишь ее серые сосредоточенные глаза с завораживающим проблеском. Они требуют хлеба и зрелищ. Они требуют продолжения моих страданий. Они с нескрываемым любопытством жаждут успешного проведения опыта на благо науки.

— Еще минута, и она может насквозь…

— Заткнись, — Диана вскидывает руку, резко перебивая обеспокоенного Кевина. — Она продержится столько, сколько я посчитаю нужным.

— Пожа… Кевин… — выкрикиваю я с дикой отдышкой в груди, ощущая, как голос срывается и с этого момента становится похож на грубый прокуренный бас, — помоги… пожалуйста!

Мир вокруг пошатывается, перед глазами все плывет, но я все еще продолжаю ощущать ту дикую пронзающую боль. Больше нет сил извиваться, словно из меня изгоняют дьявола. Не существует ничего, кроме боли. Я не способна ни о чем мыслить, думать, помнить, забывать… Я и боль один на один, и, судя по всему, я в очередной раз проигрываю в этом неравном бою, в этой заранее предопределенной схватке.

Вокруг звучат какие-то возмущенные возгласы, но я улавливаю лишь отдельные слова и отголоски. А после грубого толчка проваливаюсь в абсолютную тьму, встречающую меня с распростертыми объятиями словно заботливая бабушка.

* * *

— Эй, — его низкий голос раздался в непосредственной близости. Я пыталась скрыть глупую улыбку в полумраке, — мы сегодня не стали очередным ужином для муз, это уже хорошо.

Аарон не спрашивал меня о самочувствии, не переводил тему и не задавал глупые вопросы. Он лишь молча подошел и заключил в крепкие объятия, позволяя раствориться в нем. Раствориться в его любви, эмоциональной привязанности и тому чувству, которое никогда не покидает меня, когда я нахожусь рядом с ним — в безопасности.

Вдохнула привычный запах его застиранной футболки-поло — дешевое мыло вперемешку с ароматом городской пыли и сырости от нескончаемых лондонских дождей.

Вокруг господствовала мертвая тишина. Ребята уже давно спали, лишь Сэм и Питер находились на посту: один на крыше, второй в двухэтажном рутмастере.

Это было мое любимое время суток.

Лишь в те моменты мы могли позволить находиться наедине друг с другом. Уделять то внимание, которого нам не хватало с самого начала эпидемии. Озвучивать разные мысли, делиться сокровенным и самое главное — касаться друг друга.

Мне чертовски не хватало тактильных ощущений. Иногда ночи напролет мы целовались, словно обезумевшие подростки. Иногда безудержно смеялись, вспоминая веселые моменты из прошлой жизни. Но зачастую лежали в одинокой комнате в старых спальных мешках, крепко обнимая друг друга, и молчали.

Порою долгое молчание может оказаться красноречивее любых сказанных слов. Оно может сблизить намного прочнее общих интересов и быть тем самым спасением и поддержкой, в которых нуждается человек.

Мы крепко держались за руки и думали. Каждый о своем. А потом постепенно проваливались в сон и вместе встречали рассвет, радуясь новому, но чертовски опасному дню.

— Помнишь, я хотел сказать тебе… но так и не решился, — вдруг прозвучал его тихий голос с приятной хрипотцой, разрушающий тишину между нами.

Я промычала в