ответ что-то нечленораздельное, продолжив безмолвно лежать с закрытыми глазами. В те моменты мне казалось, что тишина и темнота останавливали время. Я искренне надеялась, что моя кисть в его ладони и его умиротворенное спокойное дыхание рядом — это все, что мне нужно. Это все, что у меня осталось и это никогда не закончится. Никогда.

— Я хотел сказать, что ты единственный человек, с которым я могу говорить, о чем угодно, — Аарон сделал паузу и коротко усмехнулся, словно не веря собственным словам. — Не знаю, что бы я без тебя делал, правда. Спасибо тебе.

В животе зародилось приятное волнительное ощущение, а по рукам пробежалась волна мурашек. Я повернула голову в его сторону, в этот раз решив не прятать улыбку за темнотой, и уткнулась ему в плечо. В ответ он лишь крепче сжал мою ладонь и выдохнул с заметным облегчением.

Ему не нужны были ответные слова, чтобы узнать мою реакцию. Он знал, что мое молчание стоит тысячи признаний в любви. А его искреннее и неожиданное откровение значило для меня намного больше самых пышных букетов цветов, дорогостоящих подарков и пылких слов о любви.

* * *

Прихожу в сознание, впервые за долгое время не ощущая острой или ноющей боли и липкого пота. Правая рука невольно тянется к глазам, и я потираю заспанные веки со слипшимися ресницами. С наслаждением потягиваюсь, ощущая комфорт матраца и свежесть пастельного белья, вместе с наложенным бинтом на левом запястье.

Мгновение, и я вспоминаю все муки ада, которые перенесла несколько часов назад. Резко распахиваю глаза, подрываясь на кровати, и пугаюсь от неожиданности еще больше, когда возле миниатюрного окна улавливаю знакомые очертания мужской фигуры.

Он стоит вполоборота, и я улавливаю его напряженные плечи и фирменную половинчатую улыбку.

— Я принес твой дневник. Наверняка, ты успела по нему соскучиться.

Глава 17

Я молчу, опасаясь сделать лишнее телодвижение.

Ты прав, я успела соскучиться… вот только дневник к этому не имеет никакого отношения.

Сознание не может прийти в себя не только ото сна, но и от того, что Аарон в моих воспоминаниях — чуткий, внимательный, заботливый — и Аарон, которого я вижу перед собой несколько дней подряд — два совершенно разных человека.

Нервно сглатываю, комкая ткань пододеяльника.

— Как рука? — интересуется он, положив мой миниатюрный дневник с потрепанной обложкой на прикроватную тумбочку.

«Моя рука это последнее, что тебя интересует», — хочу сказать я, но вместо этого выдавливаю хриплое:

— Я ничего не чувствую.

— Тебе вкололи пять кубиков оксикодона, — сообщает Аарон. — Кевин настоял.

Похоже, Кевин здесь единственный, кто обо мне хоть как-то заботится.

Теперь он стоит ко мне лицом, пряча руки в карманы обыкновенных черных слаксов. На нем сидит все та же облегающая рубашка цвета слоновой кости с раскрытым воротом, расстегнутая на первые пару пуговиц.

Мне до сих пор чертовски непривычно видеть его гладковыбритое лицо, без единого намека на привычную недельную щетину. Непривычно видеть его в деловых мужских костюмах, без оружия в руках и тактических перчаток без пальцев. С идеально чистым лицом без недельных слоев пыли и черной запекшейся крови муз.

Он совершенно другой и от этого мне хочется взвыть.

— Я хочу, чтобы ты знала, — вновь подает голос Аарон, смотря прямо мне в глаза. В этот момент мне кажется, что в нем проявляется тот человек, которого я знала раньше, отчего меня разрывает на части еще сильнее. — Мне жаль. Очень жаль, что ты услышала правду именно таким беспощадным способом.

— Если это извинение, то такое себе, — с презрением бросаю я хриплым голосом. — Я не верю ни единому твоему слову.

— Я понимаю твои чувства, — спокойно отвечает он, продолжая беспристрастно разглядывать мое лицо. — Поэтому принес тебе дневник. Надеюсь, он поможет тебе восстановиться.

Я смотрю на него чертовски долго, не позволяя отвести взгляд. Он слишком долго был рядом, слишком долго был гарантом моей безопасности, слишком долго целовал меня, уверяя, что все будет хорошо.

Именно поэтому я не могу так просто отпустить его. Отключить эмоциональную привязанность, даже несмотря на то, как он поступил со мной. Несмотря на то, что он предал меня. Несмотря на то, что он в открытую лгал о Тифани и своем сумасшедшем отце с призрачными надеждами о бессмертном будущем.

Я не могу подавить, задушить те чувства, которые заставляют меня вырваться из постели и рвануть к нему в объятия. Сознание хочет обмануться в его ложно безопасных объятиях просто потому, что соскучилось. Я чертовски по нему соскучилась. Моя любовь к нему продолжает затуманивать разум, продолжает биться в истерике, отказываясь верить в предательство.

Он одаривает меня фирменной половинчатой улыбкой с нотками жалости и направляется в сторону двери. А я подпрыгиваю с кровати, ощущая легкое головокружение, и хочу крикнуть ему вслед, но получается лишь сдавленно воскликнуть.

— Можешь гордиться тем, что отныне ты самый опасный человек — тебе неведомы муки совести! Ты не знаешь границ и тебе совершенно плевать на чувства других людей!

Мой обиженный возглас заставляет его остановиться. Его руки крепко сжимают дверную ручку, и пару секунд я продолжаю испепелять его затылок с аккуратно подстриженной темной копной.

— Самый опасный человек — тот, который научился контролировать свои чувства и эмоции, — невозмутимо констатирует Аарон Морган.

Не разворачиваясь в мою сторону, он тут же выходит в коридор, оставляя меня один на один с брошенной фразой.

С рыком злости бросаюсь вперед, с силой ударяя кулаком по двери. Все, что я могу сейчас делать — беспомощно обхватить себя руками и реветь навзрыд. Опираясь спиной об дверь, я медленно скатываюсь на ледяной пол, зажимая губы ладонью, чтобы сдержать нервный всхлип.

Не знаю сколько проходит времени после его ухода, но рези в глазах подсказывают, что пора бы уже прекратить гипнотизировать камеру в верхнем углу комнаты. Ее мигающая красная точка начинает действать мне на нервы, а колени, которые я обнимаю уже долгое время, изнывают от боли.

Дневник.

Взгляд останавливается на знакомом блокноте из потрепанной коричневой кожи. Я мгновенно поднимаюсь на ноги с ноющей болью в коленях и буквально выхватываю блокнот с тумбы. Его поверхность прохладная, местами шероховатая из-за потертостей, но по-прежнему такая родная.

Этот блокнот пережил многое. В нем хранятся мои основные воспоминания с самого первого дня эпидемии. Он — моя личная реликвия, исповедальня, принимающая меня любой… в которую я возвращаюсь снова и снова.

Незнакомая шариковая ручка с серебристой эмблемой корпорации, которой я прежде не пользовалась, неуместно зажата между страниц. Я беру