– Но я же не могу встать и уйти с работы! В смысле, мне нужно тогда брать больничный или…

Патти снова хлопает по кнопке динамика, и голос Делла больше не слышен. Патти говорит:

– Приезжайте за нами. Мы вас ждем.

Она кладет трубку на базу и снова берется за работу. И повторяет, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Это временно.

Очень скоро на парковку сворачивает «форд» Делла. Психолог вылетает из машины с такой скоростью, словно у него загорелась шевелюра.

Я вроде бы тоже должна дергаться, как он, но я замечаю, что подражаю невозмутимой Патти.

Острые углы сточило волнами.

Я – кусочек стекла в море.

Если присмотреться, видно, что я стала прозрачной.

Ни споров, ни разговоров.

Мы с Патти садимся в автомобиль Делла и едем по городу.

Через десять минут мы на месте: Хептед-лейн, 257.

Я поднимаю взгляд и рассматриваю дом. Выглядит он так, словно строитель был слепой и к тому же обошелся без помощи архитектора.

Здание абсолютно непропорционально, причем никакой изюминки в его нарушенных пропорциях нет.

Больше всего похоже на то, как если бы некто взял огромную коробку, выкрасил ее в цвет serratia marcescens (это такая продолговатая розовая бактерия, живет в душевых) и прорезал по бокам дырки.

Мысль о том, что в этом доме живет Делл Дьюк, меня почему-то совсем не удивляет.

Мы вслед за психологом поднимаемся по темной лестнице на второй этаж. Делл открывает дверь. Он бормочет:

– Я не ждал гостей. У меня не прибрано. Сейчас, уберу тут кое-что…

И быстро, как мышь, ныряет в лабиринт между куч разбросанного барахла.

Где-то в невидимом холле хлопает дверь.

Что он собирается убирать, недоумеваю я, ведь в его гостиной набросано столько вещей, что хватит погрести его целиком.

Делл Дьюк явно из тех людей, кто не в силах выбросить ни одну бумажку.

Может, он не страдает настоящей диспозофобией – стремлением копить вещи, – но явно ей не чужд.

Я-прежняя с удовольствием изучила бы реальный случай такого сложного эмоционального расстройства.

Но теперь мне все равно.

Мы с Пэтти останавливаемся в дверях и пораженно разглядываем груды газет, журналов, конвертов и высящуюся среди этих груд дешевую садовую мебель, по цвету – точь-в-точь глаза белого кролика.

Розовый и капелька желтого.

Полный набор мебели для патио – на этикетке, которая торчит из дешевого металлического стула, написано «цвет: мужественный лососевый», – продавил явственные отметины на ковролине, которым застелена комната.

Я делаю шаг вперед, чтобы Патти могла закрыть дверь, и вижу рядом нераспакованный уличный зонтик в мутном пластике.

Он прислонен к стене.

Я чувствую, как ему грустно.

По узкому проходу между вещей Патти идет в кухню. Я – следом.

Повсюду на столах высятся горы небрежно сполоснутых поддонов, в каких разогревают готовую еду в микроволновке. Сбоку – покосившиеся пирамиды красных одноразовых чашек.

Я понимаю, что очень мало видела, как живут другие люди.

Я никогда прежде не видела гаража, который походил бы на жилище семейства Нгуен, а глядя на квартиру Делла, я сознаю, что люди проживают целую жизнь так, как мне и в голову не пришло бы.

Делл Дьюк явно избрал нестандартный путь.

Если у него такое творится на виду, то что же тогда в шкафах? Мне становится любопытно.

Должно быть, эта же мысль приходит в голову Патти, потому что она выходит из кухни, преодолевает завалы в гостиной и идет обратно в тесную прихожую.

Я иду следом.

Осторожно.

В таком странном месте того и гляди выскочит какая-нибудь экзотическая зверушка – из тех, которых дома держать незаконно, но ее все равно покупают в задней комнате зоомагазина под влиянием момента, а потом выпускают в переулке, потому что у зверушки выросли бритвенной остроты когти или непомерный аппетит.

Дверь в первую спальню закрыта, но Патти решительно поворачивает ручку и входит в комнату.

В комнате Делл запихивает в нейлоновый чехол засаленный спальник.

Трупов нет.

Просто невероятный беспорядок.

На кровати – ни простыней, ни наматрасника; рядом с кроватью валяются книжки комиксов и журналы.

Из стоящего в углу металлического бака для мусора (такие обычно ставят на улице) торчат горлышки пустых винных бутылок.

В следующее мгновение Патти находит ручку стенного шкафа.

Делл кричит:

– Нет!

Но уже поздно. Патти открывает дверь, и нашим глазам предстают плотно спрессованные трусы.

Их тут сотни.

Раньше мне нравилось прикидывать примерное количество того и этого, но больше я этим не занимаюсь. Однако я точно знаю, что еще некоторое время назад этот шкаф меня заинтересовал бы.

Патти делает шаг назад. Делл быстро говорит:

– Я… хотел подкопить вещей на стирку!

«Подкопить» – это еще мягко сказано. Патти переводит взгляд с Делла на его трусы, потом смотрит на меня.

В то, что Патти с детьми живет в этой квартире, никто ни за что не поверит. Это же очевидно.

Но я ошибаюсь.

Не знаю, что заставляет ее взяться за дело – может быть, грандиозность задачи.

Мы вновь запрыгиваем в пыльный «форд» Делла и под указания Патти едем в магазин Армии спасения на Мин-стрит.

Через несколько минут мы уже стоим у стойки секонд-хенда.

Патти выхватывает из груды вещей красный пластиковый стол, четыре ничем не примечательных стула, мягкий лимонно-желтый диван и кожаное кресло, которое поворачивается на 360 градусов.

Затем она указывает на металлическую двухэтажную кровать с матрасами – такое впечатление, что некогда кровать принадлежала фанату армейского распорядка. Металлическое ограждение все в наклейках; надпись на них гласит «Верны до»2.

Только достав кредитную карту, Делл осмеливается спросить:

– Но как мы доставим все это ко мне в квартиру?

Патти не удостаивает его ответом, решительно шагает к стеклянной двери и выходит на улицу, предоставляя Деллу расплачиваться.

Мы с Деллом выходим из магазина и видим Патти. Она стоит на тротуаре, а перед ней – грузовик с надписью «Грузоперевозки».