– А в чем дело? – тихо спросил Никанор Иванович, следуя запришедшими, – у нас ничего такого в квартире не может быть... А у васдокументики... я извиняюсь...

Первый на ходу показал Никанору Ивановичу документик, авторой в эту же минуту оказался стоящим на табуретке в уборной, с рукою,засунутой в вентиляционный ход. В глазах у Никанора Ивановича потемнело, газетусняли, но в пачке оказались не рубли, а неизвестные деньги, не то синие, не тозеленые, и с изображением какого-то старика. Впрочем, все это Никанор Ивановичразглядел неясно, перед глазами у него плавали какие-то пятна.

– Доллары в вентиляции, – задумчиво сказал первый и спросилНиканора Ивановича мягко и вежливо: – Ваш пакетик?

– Нет! – ответил Никанор Иванович страшным голосом, –подбросили враги!

– Это бывает, – согласился тот, первый, и опять-таки мягкодобавил: – Ну что же, надо остальные сдавать.

– Нету у меня! Нету, богом клянусь, никогда в руках недержал! – отчаянно вскричал председатель.

Он кинулся к комоду, с грохотом вытащил ящик, а из негопортфель, бессвязно при этом выкрикивая:

– Вот контракт... переводчик-гад подбросил... Коровьев... впенсне!

Он открыл портфель, глянул в него, сунул в него руку,посинел лицом и уронил портфель в борщ. В портфеле ничего не было: ни Степиногописьма, ни контракта, ни иностранцева паспорта, ни денег, ни контрамарки.Словом, ничего, кроме складного метра.

– Товариши! – неистово закричал председатель, – держите их!У нас в доме нечистая сила!

И тут же неизвестно что померещилось Пелагее Антоновне, нотолько она, всплеснув руками, вскричала:

– Покайся, Иваныч! Тебе скидка выйдет!

С глазами, налитыми кровью, Никанор Иванович занес кулакинад головой жены, хрипя:

– У, дура проклятая!

Тут он ослабел и опустился на стул, очевидно, решивпокориться неизбежному.

В это время Тимофей Кондратьевич Квасцов на площадкелестницы припадал к замочной скважине в дверях квартиры председателя то ухом,то глазом, изнывая от любопытства.

Через пять минут жильцы дома, находившиеся во дворе, видели,как председатель в сопровождении еще двух лиц проследовал прямо к воротам дома.Рассказывали, что на Никаноре Ивановиче лица не было, что он пошатывался,проходя, как пьяный, и что-то бормотал.

А еще через час неизвестный гражданин явился в квартируномер одиннадцать, как раз в то время, когда Тимофей Кондратьевич рассказывалдругим жильцам, захлебываясь от удовольствия, о том, как замели председателя,пальцем выманил из кухни Тимофея Кондратьевича в переднюю, что-то ему сказал ивместе с ним пропал.

В то время, как случилось несчастье с Никанором Ивановичем,недалеко от дома N 302-бис, на той же Садовой, в кабинете финансового директораВарьете Римского находились двое: сам Римский и администратор Варьете Варенуха.

Большой кабинет на втором этаже театра двумя окнами выходилна Садовую, а одним, как раз за спиною финдиректора, сидевшего за письменнымстолом, в летний сад Варьете, где помещались прохладительные буфеты, тир иоткрытая эстрада. Убранство кабинета, помимо письменного стола, заключалось впачке старых афиш, висевших на стене, маленьком столике с графином воды,четырех креслах и в подставке в углу, на которой стоял запыленный давний макеткакого-то обозрения. Ну, само собой разумеется, что, кроме того, была вкабинете небольших размеров потасканная, облупленная несгораемая касса, полевую руку Римского, рядом с письменным столом.

Сидящий за столом Римский с самого утра находился в дурномрасположении духа, а Варенуха, в противоположность ему, был очень оживлен икак-то особенно беспокойно деятелен. Между тем выхода его энергии не было.

Варенуха прятался сейчас в кабинете у финдиректора отконтрамарочников, которые отравляли ему жизнь, в особенности в дни переменыпрограммы. А сегодня как раз и был такой день.

Лишь только начинал звенеть телефон, Варенуха брал трубку илгал в нее:

– Кого? Варенуху? Его нету. Вышел из театра.

– Позвони ты, пожалуйста, Лиходееву еще раз, – раздраженносказал Римский.

– Да нету его дома. Я уже Карпова посылал. Никого нету вквартире.

– Черт знает что такое, – шипел Римский, щелкая на счетноймашинке.

Дверь открылась, и капельдинер втащил толстую пачку толькочто напечатанных дополнительных афиш. На зеленых листах крупными краснымибуквами было написано:

Сегодня и ежедневно в театре Варьете

сверх программы:

Профессор Воланд

Сеансы черной магии с полным ее разоблачением

Варенуха, отойдя от афиши, наброшенной им на макет,полюбовался на нее и приказал капельдинеру немедленно пустить все экземпляры врасклейку.

– Хорошо, броско, – заметил Варенуха по уходе капельдинера.

– А мне до крайности не нравится вся эта затея, – злобнопоглядывая на афишу сквозь роговые очки, ворчал Римский, – и вообще яудивляюсь, как ему разрешили это поставить!

– Нет, Григорий Данилович, не скажи, это очень тонкий шаг.Тут вся соль в разоблачении.

– Не знаю, не знаю, никакой тут соли нет, и всегда онпридумает что-нибудь такое! Хоть бы показал этого мага. Ты-то его видел? Откудаон его выкопал, черт его знает!

Выяснилось, что Варенуха, так же как и Римский, не виделмага. Вчера Степа («как сумасшедший», по выражению Римского) прибежал кфиндиректору с написанным уже черновиком договора, тут же велел его переписатьи выдать деньги. И маг этот смылся, и никто его не видел, кроме самого Степы.

Римский вынул часы, увидел, что они показывают уже пятьминут третьего, и совершенно остервенился. В самом деле! Лиходеев звонилпримерно в одиннадцать часов, сказал, что придет примерно через полчаса, и нетолько не пришел, но и из квартиры исчез!

– У меня же дело стоит! – уже рычал Римский, тыча пальцем вгруду неподписанных бумаг.

– Уж не попал ли он, как Берлиоз, под трамвай? – говорилВаренуха, держа у уха трубку, в которой слышались густые, продолжительные исовершенно безнадежные сигналы.

– А хорошо было бы... – чуть слышно сквозь зубы сказалРимский.