– Сколько километров до Ялты? – спросил Римский.

Варенуха прекратил свою беготню и заорал:

– Думал! Уже думал! До Севастополя по железной дороге околополутора тысяч километров. Да до Ялты накинь еще восемьдесят километров. Но повоздуху, конечно, меньше.

Гм... Да... Ни о каких поездах не может быть и разговора. Ночто же тогда? Истребитель? Кто и в какой истребитель пустит Степу без сапог?Зачем? Может быть, он снял сапоги, прилетев в Ялту? То же самое: зачем? Да и всапогах в истребитель его не пустят! Да и истребитель тут ни при чем. Ведь писаноже, что явился в угрозыск в половине двенадцатого дня, а разговаривал он потелефону в Москве... позвольте-ка... тут перед глазами Римского возникциферблат его часов... Он припоминал, где были стрелки. Ужас! Это было вдвадцать минут двенадцатого. Так что же это выходит? Если предположить, чтомгновенно после разговора Степа кинулся на аэродром и достиг его за пять,скажем, минут, что, между прочим, тоже немыслимо, то выходит, что самолет,снявшись тут же, в пять минут покрыл более тысячи километров? Следовательно, вчас он покрывает более двенадцати тысяч километров!!! Этого не может быть, азначит, его нет в Ялте.

Что же остается? Гипноз? Никакого такого гипноза, чтобышвырнуть человека за тысячу километров, на свете нету! Стало быть, емумерещится, что он в Ялте! Ему-то, может быть, и мерещится, а Ялтинскомуугрозыску тоже мерещится? Ну, нет, извините, этого не бывает!... Но ведьтелеграфируют они оттуда?

Лицо финдиректора было буквально страшно. Ручку двериснаружи в это время крутили и дергали, и слышно было, как курьерша за дверямиотчаянно кричала:

– Нельзя! Не пущу! Хоть зарежьте!! Заседание!

Римский, сколько мог, овладел собою, взял телефонную трубкуи сказал в нее:

– Дайте сверхсрочный разговор с Ялтой.

«Умно!» – мысленно воскликнул Варенуха.

Но разговор с Ялтой не состоялся. Римский положил трубку исказал:

– Как назло, линия испортилась.

Видно было, что порча линии его почему-то особенно сильнорасстроила и даже заставила задуматься. Подумав немного, он опять взялся затрубку одной рукой, другой стал записывать то, что говорил в трубку:

– Примите сверхмолнию. Варьете. Да. Ялта. Угрозыск. Да.«Сегодня около половины двенадцатого Лиходеев говорил мною телефону Москве,точка. После этого на службу не явился и разыскать его телефонам не можем,точка. Почерк подтверждаю, точка. Меры наблюдения указанным артистом принимаю.Финдиректор Римский».

«Очень умно!» – подумал Варенуха, но не успел подумать какследует, как в голове у него пронеслось слово: «Глупо! Не может быть он вЯлте!»

Римский же тем временем сделал следующее: аккуратно сложилвсе полученные телеграммы и копию со своей в пачку, пачку вложил в конверт,заклеил его, надписал на нем несколько слов и вручил его Варенухе, говоря.

– Сейчас же, Иван Савельевич, лично отвези. Пусть тамразбирают.

«А вот это действительно умно!» – подумал Варенуха и спряталконверт в свой портфель. Затем он еще раз на всякий случай навертел на телефоненомер Степиной квартиры, прислушался и радостно и таинственно замигал изагримасничал. Римский вытянул шею.

– Артиста Воланда можно попросить? – сладко спросилВаренуха.

– Они заняты, – ответила трубка дребезжащим голосом, – а ктоспрашивает?

– Администратор Варьете Варенуха.

– Иван Васильевич? – радостно вскричала трубка, – страшнорад слышать ваш голос! Как ваше здоровье?

– Мерси, – изумленно ответил Варенуха, – а с кем я говорю?

– Помощник, помощник его и переводчик Коровьев, – трещалатрубка, – весь к вашим услугам, милейший Иван Савельевич! Распоряжайтесь мнойкак вам будет угодно. Итак?

– Простите, что, Степана Богдановича Лиходеева сейчас нетудома?

– Увы, нету! Нету! – кричала трубка, – уехал.

– А куда?

– За город кататься на машине.

– К... как? Ка... кататься? А когда же он вернется?

– А сказал, подышу свежим воздухом и вернусь!

– Так... – растерянно сказал Варенуха, – мерси. Будьте добрыпередать месье Воланду, что выступление его сегодня в третьем отделении.

– Слушаю. Как же. Непременно. Срочно. Всеобязательно.Передам, – отрывисто стукала трубка.

– Всего доброго, – удивляясь, сказал Варенуха.

– Прошу принять, – говорила трубка, – мои наилучшие,наигорячейшие приветы и пожелания! Успехов! Удач! Полного счастья. Всего!

– Ну, конечно! Я же говорил! – возбужденно кричаладминистратор, – никакая не Ялта, а он уехал за город!

– Ну, если это так, – бледнея от злобы, заговорилфиндиректор, – то уж это действительно свинство, которому нет названия!

Тут администратор подпрыгнул и закричал так, что Римскийвздрогнул:

– Вспомнил! Вспомнил! В Пушкино открылась чебуречная «Ялта»!Все понятно! Поехал туда, напился и теперь оттуда телеграфирует!

– Ну, уж это чересчур, – дергаясь щекой, ответил Римский, ив глазах его горела настоящая тяжелая злоба, – ну что ж, дорого ему этапрогулка обойдется, – тут он вдруг споткнулся и нерешительно добавил: – Но какже, ведь угрозыск...

– Это вздор! Его собственные шуточки, – перебил экспансивныйадминистратор и спросил: – А пакет-то везти?

– Обязательно, – ответил Римский.

И опять открылась дверь, и вошла та самая... «Она!» –почему-то с тоской подумал Римский. И оба встали навстречу почтальонше.

На этот раз в телеграмме были слова:

«Спасибо подтверждение срочно пятьсот угрозыск мне завтравылетаю Москву Лиходеев».

– Он с ума сошел... – слабо сказал Варенуха.

Римский же позвенел ключом, вынул из ящика несгораемой кассыденьги, отсчитал пятьсот рублей, позвонил, вручил курьеру деньги и послал егона телеграф.

– Помилуй, Григорий Данилович, – не веря своим глазам,проговорил Варенуха, – по-моему, ты зря деньги посылаешь.

– Они придут обратно, – отозвался Римский тихо, – а вот онсильно ответит за этот пикничок, – и добавил, указывая на портфель Варенухи: –Поезжай, Иван Савельевич, не медли.