- Это ей?

- Всем! Не хочу ни любви, ни дружбы, которая цепляется заноги, удерживает…

- Герой! Утри нос! Утри и - пойди, скажи все это Сашеньке.Это ей надо было сказать…

- Я сказал!..

- Так? Врешь! Ей ты говорил ласково, ей говорил - нежно, яне слыхал, а - знаю! А перед матерью распустил героизм… Пойми, козел, - героизмтвой стоит грош!

Власова начала быстро стирать слезы со своих щек. Онаиспугалась, что хохол обидит Павла, поспешно отворила дверь и, входя в кухню,дрожащая, полная горя и страха, громко заговорила:

- У-у, холодно! А - весна…

Бесцельно перекладывая в кухне с места на место разные вещи,стараясь заглушить пониженные голоса в комнате, она продолжала громче:

- Все переменилось, - люди стали горячее, погода холоднее.Бывало, в это время тепло стоит, небо ясное, солнышко… В комнате замолчали. Онаостановилась среди кухни, ожидая.

- Слышал? - раздался тихий вопрос хохла. - Это надо понять,- черт! Тут - богаче, чем у тебя…

- Чайку попьете? - вздрагивающим голосом спросила она. И, неожидая ответа, чтобы скрыть эту дрожь, воскликнула:

- Что это, как озябла я!

К ней медленно вышел Павел. Он смотрел исподлобья, сулыбкой, виновато дрожавшей на его губах.

- Прости меня, мать! - негромко сказал он. - Я ещемальчишка, - дурак…

- Не тронь ты меня! - тоскливо крикнула она, прижимая егоголову к своей груди. - Не говори ничего! Господь с тобой, - твоя жизнь - твоедело! Но - не задевай сердца! Разве может мать не жалеть? Не может… Всех жалкомне! Все вы - родные, все - достойные! И кто пожалеет вас, кроме меня?.. Тыидешь, за тобой - другие, все бросили, пошли… Паша!

Билась в груди ее большая, горячая мысль, окрыляла сердцевдохновенным чувством тоскливой, страдальческой радости, но мать не находиласлов и в муке своей немоты, взмахивая рукой, смотрела в лицо сына глазами,горевшими яркой и острой болью…

- Ладно, мама! Прости, - вижу я! - бормотал он, опускаяголову, и с улыбкой, мельком взглянув на нее, прибавил, отвернувшись,смущенный, но обрадованный:

- Этого я не забуду, - честное слово! Она отстранила его отсебя и, заглядывая в комнату, сказала Андрею просительно-ласково:

- Андрюша! Вы не кричите на него! Вы, конечно, старше… Стояспиной к ней и не двигаясь, хохол странно и смешно зарычал:

- У-У-у! Буду орать на него! Да еще и бить буду!

Она медленно шла к нему, протягивая руку, и говорила:

- Милый вы мой человек…

Хохол обернулся, наклонил голову, точно бык, и, стиснув заспиной руки, прошел мимо нее в кухню. Оттуда раздался его голос, сумрачнонасмешливый:

- Уйди, Павел, чтобы я тебе голову не откусил! Это я шучу,ненько, вы не верьте! Вот я поставлю самовар. Да! Угли же у нас… Сырые, ко всемчертям их!

Он замолчал. Когда мать вышла в кухню, он сидел на полу,раздувая самовар. Не глядя на нее, хохол начал снова:

- Вы не бойтесь, - я его не тропу! Я мягкий, как паренаярепа! И я… эй, ты, герой, не слушай, - я его люблю! Но я - жилетку его нелюблю! Он, видите, надел новую жилетку, и она ему очень нравится, вот он ходит,выпуча живот, и всех толкает: а посмотрите, какая у меня жилетка! Она хорошая -верно, но - зачем толкаться? И без того тесно.

Павел, усмехнувшись, спросил:

- Долго будешь ворчать? Дал мне одну трепку, - довольно бы!

Сидя на полу, хохол вытянул ноги по обе стороны самовара -смотрел на него. Мать стояла у двери, ласково и грустно остановив глаза накруглом затылке Андрея и длинной согнутой шее его. Он откинул корпус назад,уперся руками в пол, взглянул на мать и сына немного покрасневшими глазами и,мигая, негромко сказал:

- Хорошие вы человеки, - да! Павел наклонился, схватил егоруку.

- Не дергай! - глухо сказал хохол. - Так ты меня уронишь…

- Что стесняетесь? - грустно сказала мать. - Поцеловалисьбы, обнялись бы крепко-крепко…

- Хочешь? - спросил Павел.

- Можно! - ответил хохол, поднимаясь. Крепко обнявшись, онина секунду замерли - два тела - одна душа, горячо горевшая чувством дружбы.

По лицу матери текли слезы, уже легкие. Отирая их, онасмущенно сказала:

- Любит баба плакать, с горя плачет, с радости плачет!..Хохол оттолкнул Павла мягким движением и, тоже вытирая глаза пальцами,заговорил:

- Будет! Порезвились телята, пора в жареное! Ну, и чертовыже угли! Раздувал, раздувал - засорил себе глаза… Павел, опустив голову, сел кокну и тихо сказал:

- Таких слез не стыдно…

Мать подошла к нему, села рядом. Ее сердце тепло и мягкооделось бодрым чувством. Было грустно ей, но приятно и спокойно.

- Я соберу посуду, - вы себе сидите, ненько! - сказал хохол,уходя с комнату. - Отдыхайте! Натолкали вам грудь…

И в комнате раздался его певучий голос:

- Славно почувствовали мы жизнь сейчас, - настоящую,человеческую жизнь!..

- Да! - сказал Павел, взглянув на мать.

- Все другое стало! - отозвалась она. - Горе другое, радость- другая…

- Так и должно быть! - говорил хохол. - Потому что растетновое сердце, ненько моя милая, - новое сердце в жизни растет. Идет человек,освещает жизнь огнем разума и кричит, зовет: «Эй, вы! Люди всех стран,соединяйтесь в одну семью!» И по зову его вес сердца здоровыми своими кускамислагаются в огромное сердце, сильное, звучное, как серебряный колокол…

Мать плотно сжимала губы, чтобы они не дрожали, и крепкозакрыла глаза, чтобы не плакали они.

Павел поднял руку, хотел что-то сказать, но мать взяла егоза другую руку и, потянув ее вниз, прошептала:

- Не мешай ему…

- Знаете? - сказал хохол, стоя в двери. - Много горя впередиу людей, много еще крови выжмут из них, но все это, все юре и кровь моя, -малая цена за то, что уже есть в груди у пеня, в мозгу моем… Я уже богат, какзвезда лучами, - я все снесу, все вытерплю, - потому что есть во мне радость,которой никто, ничто, никогда не убьет! В этой радости - сила!

Пили чай, сидели за столом до полуночи, ведя задушевнуюбеседу о жизни, о людях, о будущем. И, когда мысль была ясна ей, мать,вздохнув, брала из прошлого своего что-нибудь, всегда тяжелое и грубое, и этимкамнем из своего сердца подкрепляла мысль.

В теплом потоке беседы страх ее растаял, теперь оначувствовала себя так, как в тот день, когда отец ее сурово сказал ей:

- Нечего рожу кривить! Нашелся дурак, берет тебя замуж -иди! Все девки замуж выходят, все бабы детей родят, всем родителям дети - горе!Ты что - не человек?