зарабатывал тем, что веселил толпу в Аполлонополе своими пышными и бессмысленными речами. Около него, как правило, останавливались усталые путники и, от души насмеявшись, бросали мелкие монетки в соломенную шляпу.

Сегодня же все будто забыли, что Тир собой представляет: пораскрывали рты и жадно впитывали глупые фразы, сдобренные для придания веса цитатами из «Золотых стихов» Пифагора:

– «Должно Богам Бессмертным приносить совершенную жертву: веру свою сохранять, чтить память великих героев и ладить с природой».

Мегакл усмехнулся, отметив, что Тир предпочел забыть, как тот же Пифагор говорил: «Много возможностей людям дано, как дурных, так и добрых. Прежде нужно в них зорко вглядеться, чтобы выбрать достойный путь». Оратор же явно подталкивал слушателей к пути недостойному и добился успеха – выступление завершилось выкриками:

– Смерть шлюхам!

– Смерть казнокрадам!

– Сметь богохульникам!

– И колдунам! – рявкнул какой-то низенький мужичонка, стоявший рядом с Мегаклом, и доверительно добавил, подмигнув ему. – Моя соседка Тирия – настоящая ведьма. Варит приворотные зелья, а мне не продала! Сказала, что я слишком стар для девушки, в которую влюбился.

Архитектор похолодел. Он представил, как толпа под предводительством этого сморчка врывается в каморку беспомощной, плохо соображающей старухи, выволакивает ее за волосы на улицу и забивает до смерти. Единственное существо, которое попытается защитить Тирию – рогатая гадюка, но и ее быстро убьют.

«Я все равно ничего не смогу сделать, – сказал он себе. – Лучше убраться подальше, чтоб не видеть этого». Но стоило ему отойти от площади на несколько шагов, как в сознании возник другой голос: вкрадчивый, насмешливый, ледяной.

– Снова струсил? Определенно, я не зря оставил тебя в живых – ты продолжаешь меня радовать.

Галдящее сборище в Уголке дураков вдруг затихло, словно время остановилось, заморозив людей и животных. Даже пыль не шевелилась, застыв на дороге. Голову Мегакла разрывала полная тишина. Чтобы нарушить ее, он заорал вслух:

– Но что я могу?!

– Ничего, как и в случае с Галией. Поджимай хвост и беги.

– И побегу! Что толку встревать? Меня убьют вместе с Тирией. Какая от этого будет польза?

– Никакой, что верно, то верно.

– К тому же я пообещал стратегу заняться реставрацией ирригационных каналов до разлива Нила. Если я погибну, городу придется искать другого архитектора, а это непросто.

– Да-да, ты уникален. А Тирия – всего лишь одинокая старуха с болезненным пристрастием к спену. Я с тобой полностью согласен. Что же ты стоишь? Беги, спасай свою драгоценную шкуру, пока буря не разразилась. Я даже дам тебе минут пять форы в благодарность за забавное зрелище.

Мегакл сорвался с места, пересек площадь и хотел повернуть направо, но остановился на перекрестке. Толпа по-прежнему выглядела, как монолитная каменная скульптура, раскрашенная в реалистичной манере: оратор застыл с разинутым ртом, выпученными глазами и вскинутой рукой, лицо женщины из первого ряда исказила экстатическая гримаса, вороватый мальчишка завис в прыжке, с чужим кошельком в кулаке.

«Надо поторапливаться, пока они в таком состоянии», – подумал Мегакл, но не пошевелился. Он вдруг понял, что даже если не увидит расправы над Тирией, воображение нарисует полную картину, которая станет преследовать его до конца дней. Пищу отравит запах крови, сон нарушат предсмертные хрипы, он никогда не сможет жить с легким сердцем. Архитектор развернулся и побежал к трущобам, вопя во весь голос:

– Я хороший человек! Я хороший, слышишь? И пусть со мной делают, что угодно, но я не оставлю старуху в беде!

Его крики утонули в общем хоре – люди на площади вновь обрели способность двигаться. Пока они спорили, кто и куда отправится, чтоб вершить возмездие, архитектор активно работал ногами, перепрыгивая через разбросанные на дороге ведра, палки и битые черепки. Ему показалось, что ступни и голени превратились в лопасти барабанной мельницы и действуют сами по себе, не подчиняясь мозгу и вращаясь с бешеной скоростью. Ветер свистел в ушах и отбрасывал назад его белокурые волосы, тыквы выпали из рук и покатились в разные стороны. Фиддипид – юноша, который принес весть о победе греков и умер от изнеможения, пробежав около 21 стадия 65– теперь вызывал у Мегакла снисходительное презрение: он чувствовал, что способен одолеть двойную марафонскую дистанцию и даже не вспотеть.

– Тирия! – позвал он, рванув на себя дверь ее неопрятного жилища.

Старуха валялась прямо на грязном полу, закрыв глаза, и подложив под щеку ладонь, как делают малыши. На ее губах играла блаженная улыбка, а змея, тоже слегка одуревшая от витающего в комнате наркотического аромата, обвилась вокруг ее шеи и не реагировала на посторонние звуки.

– О, боги-и! – простонал Мегакл, затравленно озираясь. Издалека доносился гвалт злобной толпы и шлепанье десятков сандалий по залитому лужами помоев тесному переулку. Архитектор попробовал потрясти Тирию, ущипнуть, снова потрясти, полить мутной водой из кувшина, пощекотать пятки, зажать пальцами нос – все напрасно. Пары ядовитого дыма начали туманить голову, он вышвырнул треножник с догорающими шариками спена прямо на лестницу, а потом яростно затоптал угольки и вернулся к спящей старухе.

– Мы в ловушке, – сказал он упавшим голосом, уселся на шатающийся табурет и добавил с горькой усмешкой. – Интересно, как бы Ксантия выкрутилась, будь она здесь вместо меня? Наверняка, гордости бы у нее поубавилось.

Эта мысль его немного развеселила, но не надолго – ее мгновенно сменила следующая: «А разве Ксантии не довелось столкнуться с тремя головорезами, двое из которых держали Галию и угрожали ей ножом? Глафира и ты, голубчик, ничем не помогали, скорее наоборот, Ксантии пришлось думать еще и о том, как спасти вас. И она спасла, не так ли? Поэтому хватит соперничать с ней, лучше напряги мозги и постарайся рассуждать так же хорошо».

Мегакл вскочил и внимательно осмотрел каморку: на сей раз он попробовал взглянуть на каждую вещь проницательными холодными глазами девушки, которая так поразила его в первую встречу. Однако комнатушка Тирии по-прежнему не подавала идей: кувшины, бутыли, флаконы, большой старый сундук, скатанный в толстый рулон ковер, прислоненный к стене, да еще та самая проклятая амфора – если ее обнаружат разъяренные горожане, их обоих разорвут на куски, не разбираясь.

– Не в сундуке ж тебя тащить, – буркнул Мегакл, обращаясь к мирно сопящей старухе. – Он, того и гляди, развалится. О, Аполлон! Ковер!

Архитектор на радостях шлепнул себя по лбу раскрытой ладонью с сочным, чмокающим звуком. Потом схватил пыльный рулон, выволок его в центр комнаты и раскатал, придавив один угол пифосом. Полотно, явно сотканное парфянскими умельцами, в обычный день обязательно бы вызвало у Мегакла восхищение, но сейчас он восторгался лишь