и разнести их по комнатам, разыскала шерстяные одеяла. Едва ли непогода продержится до завтра, но ночью будет очень холодно. Наконец, хлопоты иссякли, и женщина вспомнила о супруге.

– Эй, Аруру, отправь-ка кого-нибудь в трапезу – вели узнать, все ли в порядке с вашим господином и когда он вернется? Только выбери раба потолковее, чтоб он хотя бы уразумел, куда его посылают и зачем.

– Прикажи, и я сама сбегаю! – глаза служанки возбужденно заблестели. – Заодно посмотрю, что творится в городе.

– Не сметь! – рявкнула хозяйка в ужасе. – Это же опасно!

Дианта очень дорожила своей рабыней. Аруру говорила на разных языках, в том числе и на греческом, так что с ней одной можно было поболтать. Общительную жену трапезита выводило из терпения вынужденное домашнее безмолвие. Она даже попыталась выучить несколько фраз по-арамейски и по-аккадски, но дальше них дело не продвинулось. К тому же, две ее невольницы оказались гельветками72, трое – секванками73, а остальные принадлежали к племенам, о существовании которых Дианта и не подозревала. Иногда она чувствовала себя одиноким путником, заблудившимся в песках. Если бы только Инах получал достаточно денег за свою службу! Или научился бы брать взятки, как нормальные люди. Они смогли бы купить парочку образованных рабов и статуи для сада. Так нет же, он вечно осторожничает и трясется над каждым оболом.

– Как нелепо иметь мужа, от которого нет никакой пользы, – пробормотала женщина, размышляя вслух. – Все приходится делать самой.

Она вспомнила, как отец уверял ее, что с высоты прожитых лет и приобретенной мудрости способен выбрать для дочери идеального супруга. Ей-то куда больше нравился веселый и красивый сын мелкого торговца, чем Инах с его вечно поджатыми губами и кислой физиономией. «Ты слишком молода и ничего не понимаешь, – заявил Дианте отец. – Поверь мне, быть женою трапезита намного лучше!».

– Жаль, что ты так быстро умер, дорогой родитель, – прошептала она и грустно улыбнулась. – Не довелось тебе погостить у любимого зятя: откушать сыра с овощами в праздник, поспать на рассохшейся кровати, получить по голове куском отвалившейся штукатурки. А за садом у нас присматривают два осужденных разбойника: один однорукий, другой одноглазый, и оба заклеймены. Привратника мы полгода приучали к одежде, а одна из рабынь, купленных мне в помощь, никогда не видела ткацкого станка – зато гоняется за голубями и тайком их ест.

Створка входной двери с визгом отворилась, раскрасневшаяся Аруру радостно объявила:

– Кей вернулся: хозяина он не видел, но принес от него письмо. В городе еще неспокойно, солдаты всех бьют, три лавки сгорели дотла.

Дианта раздраженно поморщилась и выхватила папирус из ее рук. Инах не изменил себе даже в момент опасности – послание оказалось сухим и невозмутимым.

«Инах – Дианте. Любезная женушка! Я нахожусь в добром здравии под защитой, как тебе известно, полусотни городских стражников. Вместо того чтоб гонять раба почем зря, лучше бы проследила за приготовлением ужина – вчера латук подгорел так, что я едва его распознал».

Кипя от негодования, женщина отшвырнула свиток. Подумать только! Она беспокоится, не убили ли его, а он… он… Однако слово «подгорел», несмотря на грубость, напомнило о чем-то важном. Дианта заглянула в кухню и принюхалась – на огне ничего нет.

– Мои травы! – воскликнула она. – Я забыла забрать их из сушильни! Наверное, их смело ветром. Аруру, что же ты молчишь!

– Сейчас поднимусь и заберу, – тут же предложила рабыня.

– Не надо, я сама, – рассердилась Дианта и, прихрамывая, зашагала по лестнице.

***

Девятый час вечера

Галия и ее постояльцы перебрались из большого зала в комнату, посвященную богине Гестии, не типичную для современных египетских усадеб. Покойный муж хозяйки обустроил ее ради своей матери, приговаривавшей, что в доме обязательно должно быть место, где может уютно посидеть вся семья. Теперь Галия оценила дальновидность свекрови: когда снаружи свистит холодный ветер, а друзья и соседи подвергаются неведомой опасности, гораздо приятнее придвинуться к очагу и выпить теплого вина, чем оставаться в просторном, мрачном помещении с широкими окнами и высоким потолком.

Разговор не клеился: Ирида перестала плакать и теперь только беззвучно содрогалась, шмыгая носом, ворчливый Никий дремал, нахохлившись, как птичка, а Филипп заявил, что ему надо написать письмо, но уже пятнадцать минут кряду чинил каламос, затачивая его с невообразимым остервенением.

– Брось, – посоветовала Галия. – Завтра закончишь.

– Нет уж, – заупрямился лекарь. – Мне надо чем-нибудь себя отвлечь.

– Тогда на здоровье, – пожала плечами сестра. – Но сегодня его никто в город не понесет: в такую непогоду мне совестно выставлять любого из рабов за порог. И неизвестно, утихомирились ли бунтовщики. Как думаешь, они сюда не доберутся?

– О, боги! – побледнел Филипп. – Надеюсь, что нет.

В ответ на его слова с улицы донеслись испуганные крики невольников, кто-то, тяжело ступая, шел по коридору, а эхо придавало зловещий оттенок этой чеканной поступи. Звучала она так, будто сам Осирис выбрался из своего подземного царства, чтобы лично забрать их на последний суд.

Филипп оцепенел, а Галия с тоской осмотрела маленькое окошко в потолке, сквозь которое ей точно не пролезть. Дверь распахнулась, и их взорам предстал Мегакл: мокрый и оборванный хитон прилип к его телу, ноги заляпаны вязкой грязью до колен, в спутанных волосах застряли гроздья репейника и какие-то мелкие веточки, а глаза фанатично сверкали. Пальцы его намертво вцепились в старый, траченный молью парфянский ковер.

– Госпожа, я пытался его остановить, – пролепетал слуга, робко заглянув в комнату. – А он без доклада пошел сюда.

Галия хотела сказать, что все в порядке, но не смогла произнести ни слова и отделалась неопределенным взмахом руки. Нежданный гость между тем отцепился от своего сокровища, и рулон, подняв тучи пыли, бухнулся на пол, покатился к очагу, разматываясь. И без того изумленные хозяйка и ее брат уставились на распластавшуюся Тирию.

– Ты что же натворил? – прошептала Галия, не разобравшись в ситуации. – Ты убил ее?

– К ее дому шла толпа с факелами, – пояснил Мегакл монотонным голосом человека, находящегося в шоке. – Я опередил их и забрал ее. Пытался дойти до деревни и оттуда уплыть в Коптос, но нам навстречу ехали солдаты, так что я повернул назад. В городе опасно, и я не решился туда вернуться.

– Нужно дать ему вина, – посоветовал сестре Филипп. – И сухую одежду.

– Где Ксантия? – спросил архитектор, оглядываясь по сторонам. – Она должна что-нибудь предпринять, в Аполлонополе творится такое злодейство! Если бы только вы видели, во что превратились люди! Наши люди, которых мы знаем всю жизнь! Вы бы просто не поверили, что они могут быть такими безжалостными!

Он