было что-то совершенно непохожее на остальных девушек. Обычно знатные дамы сами строили ему глазки, томно вздыхали, надеясь обратить на себя внимание и заполучить в мужья. Это вызывало только раздражение. Девицы попроще были менее требовательны и более сговорчивы. Анна Алексеевна же смотрела прямо в глаза и никогда с ним не кокетничала. Отвечала дерзко, порой даже презрительно. Однако на поцелуй-то ответила, да ещё и как! Николая пробрала дрожь от воспоминания о пухлых маленьких губах. Какова чертовка! И какая стойкая: прервать поцелуй, не поддаться желаниям и огреть его чернильницей. Он улыбнулся и потер плечо. Удар пришёлся куда-то туда. Может быть, даже будет синяк. Но больше его беспокоила губа. Должно быть, распухнет, подумал он. Да и черт с ней, с этой губой! Он все равно добьется расположения этой маленькой плутовки рано или поздно, решил Николя, убирая цепочку с крестиком в карман брюк. С этими мыслями и уснул.* * *

Аня сама не помнила, как оказалась в своей комнате. Скинула халат, забралась в постель и натянула одеяло до самого носа. Как жаль, что в этом доме не запирают дверей. Ее бил озноб, как будто стояла раздетой на морозе несколько часов кряду.

Только она так умеет — попасть невесть куда, провалить важное задание, столкнуться с сыщиком, который явно что-то чует. А теперь еще и очаровалась молодым богатым графом и чуть не отдалась ему в первую же ночь прямо в кабинете. Где твой ум, Аня? Может быть, это от того, что у нее давно никого не было? Может и так, но это не повод, чтобы так себя вести.

От бега по коридорам вновь разнылась ушибленная нога. Эх, таблетку бы обезболивающего! И еще снотворного, чтобы не думать о Николае, его руках и губах, чтобы провалиться в сон. Как хорошо, что завтра она покинет этот дом и этот век и никогда больше его не увидит.

Глава 31. Отцы и дети

Спала Аня плохо. Всю ночь ей снились то горячие руки Николя, то кто-то нападал на нее, а отбиться сил не было. Она вскакивала, понимая, что это всего лишь сон, с трудом засыпала снова. Наконец, за окном забрезжило серое утро и дом проснулся. Проснулась и Аня, но не выспалась совсем, да и голова была какая-то тяжелая.

Она смотрела в окно, пока шумная, болтливая Глашка помогала ей одеться, заплетала волосы в гладкую прическу. В окне плыли тяжелые свинцовые тучи и судя по всему, солнца не ожидалась. Двор жил своей жизнью, двери черной лестницы хлопали, слуги носились туда-сюда по своим делам.

— Сегодня господа в театру поедут, — болтала прислуга. — И вас звали, как я помню.

— Ага. — Аня кивнула.

— Так поедете? — Не унималась Глашка.

— Посмотрим. — Невнятно сказала Аня. — А ты хотела чего-то?

Прислуга замялась.

— Отпроситься хотела. Все гулять на Невский собираются, хозяев же дома не будет.

— Хорошо, Глаша, я тебя отпускаю. — Улыбнулась ей Аня.

Хватит уже киснуть, осталось совсем чуть-чуть и ты будешь дома. Главное, попасть в кабинет и спрятать письмо, пока паркет не заменили. А потом прощай 1912 год, прощай особняк Ильинских и ты, несносный граф, тоже прощай. Настроение немного улучшилось. Да и почему она вообще должна переживать, как Николай будет себя вести с утра. Какое ей до него дело?

За завтраком собрались только графиня и Натали. Павел Андреевич уехал в министерство, а Николай еще не выходил. Аня присоединилась к ним, поздоровалась, присаживаясь за стол.

— Аннушка, как твоя нога? — Участливо спросила Татьяна Александровна.

— Вы знаете, мне уже намного лучше. Даже кресло без надобности. — Соврала Аня. Нога все еще ныла, но по сравнению со вчерашним днем она уже была огурцом. Как же хорошо, что это все-таки не вывих, а лишь растяжение.

— Это замечательная новость. — Подвела итог графиня, отпивая кофе из чашки.

— Значит, ты поедешь с нами в театр! Ура! — Радостно заметила Натали.

Аня улыбнулась и ничего не сказала. Дверь распахнулась и в столовую вошел хмурый Николай Павлович. Он был одет с иголочки, на Аню даже не посмотрел. Подошел к матери, поцеловал ее в щеку.

— Bonjour, maman. — Буркнул и сел на свое место.

— И тебе не хворать братец, — обиженно отозвалась Натали.

Аня сосредоточилась на своей тарелке, но успела заметить, что губа у Николая-таки припухла. Ее вдруг разобрало на смех и только усилием воли она смогла сдержать улыбку. Татьяна Александровна взглянула на сына и обомлела:

— Боже, что с твоей губой, Николя?

— Всего лишь неприятная случайность. — Обтекаемо пояснил он.

— Ах, Николя, — не преминула задеть брата Наташа. — Все эти кокотки не доведут тебя до добра.

— Не пристало юной барышне интересоваться жизнью кокоток, не находишь, Натали? — Не остался в долгу Николай.

— Дети, хватит! — Вспылила Татьяна Александровна. — Вы ведете себя непозволительно! Наташа сует свой нос в чужие дела, а ты, Николай, совсем распустился. Тебе на будущий год тридцать лет, а ты ведешь себя как мальчишка, ей богу! Лучше бы невесту себе подыскал, да женился, а ты все мотаешься по сомнительным вечеринкам. Что ты устроил в кабинете? Дарья сказала, весь ковер в чернилах, перья разбросаны, мебель сдвинута!

Татьяна Александровна в сердцах бросила салфетку на стол.

— Спасибо за завтрак, — Николай поднялся со стула. — Пожалуй, поем где-нибудь в другом месте.

Он отсалютовал рукой и вышел из столовой. Напоследок бросил на Аню взгляд, да такой, что она нервно сглотнула. Ночное увечье он точно еще припомнит. Девушка чувствовала себя весьма паршиво. Мало того, что наблюдать чужие ссоры не очень приятно, так еще она оказалась косвенно к ней причастна. Если бы она не укусила его, никаких вопросов бы не было. Но так ему и надо! Должен же кто-то поставить на место самовлюбленного молодчика.

— Простите за сцену, Анна Алексеевна. — Графиня была расстроена. — Всю душу мне измотал, паршивец. Одни гулянки и распутные девицы на уме.

— Ну что вы, ваше сиятельство. Вы — мать и имеете право переживать за ребенка, даже если он бравый офицер почти тридцати лет отроду. —