Отчетливый шорох из-за приоткрытой двери в какой-то кабинет!Спина Карташа мигом покрылась липким потом. Мигом представился какой-нибудьмонстр, притаившийся, изготовившийся к броску, целящийся острыми зубками вгорло... Алексей бесшумно нашарил рукоять заткнутого за пояс «Глока», сглотнулгустую слюну. Сделал осторожный шажок к двери…

– Показалось тебе, никого там нет, – донесся с тойстороны спокойный шепот Гриневского, и Алексей едва не выматерился вслух. Шагиудалились, что-то скрипнуло, принимая человеческий вес. – И что дальше?

– А через неделю приходит письмо оттуда,– негромкопродолжала Джумагуль. – Погиб, пишут, ваш муж как настоящий мужчина. Так яи стала вдовой. А отношение к женщине без мужчины в моем роду очень… непростое…

– Сколько же тебе лет? – помолчав, спросилГриневский.

– Шестнадцать.

– А когда ты вышла замуж?

– В четырнадцать.

Пауза.

– Ну и порядочки у вас…

– У нас женщина не должна быть без мужчины. Женщина безмужчины это все равно как… как одежда без человека. Валяется брошенная в углу,холодная, и никого не может согреть, когда холодно. Но если ее надеть, она…

– Джумми, ты что… Постой…

Невнятный шорох.

– Я вижу, что мояодежда придется тебе впору, воин. Явидела, как ты сражался там, в ауле, и я могу согреть тебя. Я же вижу, что утебя душа замерзла, ей нужно тепло, пока она не умерла от холода. Не бойся, вшестнадцать лет у нас женщины уже имеют по трое детей…

– А у нас… Перестань, что ты делаешь… О-ох…

Карташ на цыпочках отошел от двери и вернулся в актовый зал,качая головой, попутно размышляя о хитросплетениях судьбы. Ни к какому выводуне придя, он подхватил автомат и отправился нести первый караул.

Карташ проснулся от того, что его тормошили за плечо.

– Т-с-с, начальник, только тихо, я тебя прошу, нешуми, – наклонившись, прошептал... вернее будет сказать, прошелестелодними губами Гриневский.

Карташ поднялся, нащупав автомат еще раньше, чем откупорилглаза. Огляделся.

Спинки кресел, стены и потолок уже не утопали в густойночной темноте, а были окрашены в неуловимо серый оттенок, – это влишенные стекол и штор окна вливался рассвет. Маша и Джумагуль спали рядом, надеревянном настиле сцены, подложив под себя для мягкости пачки старых газет.Они спали, накрывшись бархатным занавесом, который бардовыми складками, кистямии затертым гербом СССР напоминал огромное знамя. Еще та картина маслом! Нарисуйтакое художник в эпоху Политбюро и прочих судьбоносных пленумов и покажинароду, так ведь немедленно обзовут декадентом и сюрреалистом. Однако ж, сударимои, реальная жизнь порой закручивает сюжеты позамысловатее выдуманных.

(Карташ, сменившись на посту, выбрал себе местом для снасдвинутые кресла. Выбрал, исходя из того соображения, чтоб отдыхающая сменарасполагалась не кучно, а вразброс. Если кто нежданный ворвется, придется емураспылять внимание, то есть терять время и внезапность.)

Оглядевшись, Карташ не заметил в окружающем тревожныхпризнаков. И не слышно было ничего, окромя сопения на сцене да легкого шуршанияза окном, свидетельствующего о поднявшемся ветре и ни о чем более. Но уГриневского, видимо, имелись свои доводы и резоны.

– Накаркал ты, начальник, со своими вертухайскимисменами и повышенной бдительностью. Гости объявились.

Здравствуй, жопа, Новый год! Сонливость с Карташа слетеламоментом, будто окатили холодной водой из вместительного ушата.

– В здании? – быстро спросил Алексей.

– На улице.

– На улице... Ну, это еще ничего. Город-то большой.

– Город-то большой, – согласилсяГриневский. – Только народ к нам пожаловал, похоже, очень серьезный.Буркалами зыркают по сторонам, что твои радары. И суровые все, как дубаки наразводе. Короче, жареным потянуло, начальник.

– Уголовники? – быстро спросил Алексей. – Илиэти, ханджаровские, догоняют?

– Какие уголовники, какой Ханджар! Я ж их проезднаблюдал из окошечка. Небольшой караван на верблюдах, навьюченных мешками… Не,тут другое. Если в этих мешках сушеный укроп или партия мягких игрушек, томожешь звать меня отныне не Таксистом, не Гриней, а Винни-Пухом или СтарымБуратиной. Эти мешочки шлепали верблюдов по бокам несильно, подлетали придвижении. Значит, внутри не оружие и не партия золотых кирпичей, а что-толегонькое. Что как не наркота! А касаемо людишек я тебе скажу так, начальник:духи конкретные, только зеленых повязок не хватает для полных понтов. Вылитыеваххабиты и талибы на тропе войны. Правда, временно сменившие ту тропу накараванную.

Хотя Петр говорил много и эмоционально, однако умудрялсяголос не повышать ни на децибел.

– Если это взаправду караван с наркотой и они насобнаружат... Наши объяснения, что мы, мол, тут по своим делам проездом и дальшепочапаем своей дорогой, про все забыв, не покатят. И впаяют они нам вышак безвсяких прокуроров. Одна радость: мучить им нас вроде бы ни к чему.

– Чего-то это ты разболтался?

– Так это я от мандража, начальник. – Петрпоежился. – Какая холодина у них тут по утрам! И это называется жаркийюжный край!

Алексей пожал плечами.

– Да вроде бы не с чего пока мандражить. Они не знаютпро нас...

– Вот про то я и говорю! – перебил Гриневский. –Им узнать про нас ничего не стоит! Среди них наверняка есть следопыт типатвоего Чингачгука, Виннету и всех детей Инчучуна, только спец не по лесным, апо пустынным следам. Кажись, как раз на такого мне и довелось полюбоваться…

Петр замолк, к чему-то прислушиваясь. Но, наверное, емупросто что-то почудилось, вот и Карташ тоже ничего не услышал, и Гриневскийпродолжил:

– Один моджахед отстал от дружков, свесился с верблюда,всматриваясь в асфальт. Я тут же отпрянул от окна, ну как, думаю, хитрую башкуподнимет и взглядом на меня попадет. Кто знает, что он там высмотрел, нотаращился, что твой Мухтар на границу. Однако потом поехал дальше, своихдогонять. Но если этот хрен чего всерьез заподозрил... а там и еще накакой-нибудь наш след наткнется, например, у колодца, то пиши пропало,начальник. Выследит, гнида. К лепилам не ходи, унюхает нас.

– Ну и нехай унюхает! Зачем мы им? Им о сохранноститовара беспокоиться надо и о его скорейшей доставке, а не за незнакомцамигоняться, как гопникам каким-то. А если же примут нас за засаду, устроеннуюконкурентами... Тогда тем более ломанут! Ломанут отсюда со всей прыти, внадежде оторваться.

– Ломанут, говоришь? А ты в окошко выгляни, начальник.Давай, давай, выгляни!

Ну, раз так уговаривают... Карташ выглянул в окно.

Там было все то же, что и прежде, за исключением сущеймалости: по улицам мела уже поземка, а форменная песчаная пурга начиналась. Неприходилось сомневаться: начиналась предсказанная Джумагуль песчаная буря.М-да, это крайне малорадостное обстоятельство, как говорится, меняет дело ипереворачивает его на сто восемьдесят.