бак бензина. Все остальное время он представлял собой жалкое зрелище и без конца возвращался мысленно к вине за совершенный проступок, прильнув щекой к убогому сиденью драндулета. Это было то же самое, что кормить икрой свинью. Панамский канал Анри миновал, даже не удостоив его взглядом, а когда мимо проплывали пейзажи Колумбии, Перу и Чили, даже ни разу не открыл широко глаз.

Одиннадцать тысяч километров они преодолели за три недели. Так или иначе, но после аргентинской границы Анри даже сел за руль и вернул немного былого энтузиазма, в немалой степени благодаря Жюли, которая предложила ему новый стимул к жизни, представив их путешествие в свете фундаментального опыта, обогащающего внутренний мир. Он в ответ одобрительно хмыкнул и, хотя до конца она его не убедила, в его душе все же поселилась надежда на то, что, укрывшись от жизненных невзгод, ему все же удастся воспользоваться нынешней поездкой и посмотреть здешние края примерно в том же настроении, что и у его подруги.

Днем Жюли в дороге включала радио и горланила песни, не попадая в ноты. Маквей устраивался на заднем сиденье, витийствовал и вытирал лоб.

Анри то и дело спрашивал себя, что заставляло эту парочку составлять ему компанию и помогать. Последние два часа пути он выражал им свою признательность, все больше волнуясь по мере того, как их путешествие подходило к концу.

В Каши – живописную деревню размером с Бельпра, но возвышавшуюся на высоте двух тысяч метров над долиной Кальчаки – они приехали в обед, не раз покрутив карту и так и этак, чтобы сориентироваться на местности. Вдали нерушимым бастионом возвышались вытянутые в длину горные хребты Прекордильер с зубчатыми гребнями.

Припарковав колымагу перед гостиницей с рестораном с белеными стенами, трое друзей, перед тем как приступать к расследованию, решили немного подкрепиться.

А когда вошли, очаровательный хозяин по имени Эрнесто Эральдо предложил им круглый столик. За соседним, слишком большим для него одного, молча обедал пожилой господин, положив на него шляпу. В глубине громко переговаривались итальянские туристы, наверняка семья.

Они грузно опустились на стулья, Анри откинул назад голову и для виду спросил:

– Ну и как мы будем искать Франца Мюллера?

– Да спросим кого-нибудь, друг мой, и дело с концом! – ответил Маквей. – Первые четверо собеседников, не зная, с кем имеют дело, будут поглядывать на нас с недоверием, а вот пятому это имя что-то да скажет, и он отправит нас к шестому, который укажет на седьмого, а тот уже приведет нас прямиком к Францу Мюллеру. Вот так.

Анри чуть улыбнулся без малейшего намека на насмешку: милое сумасшествие Фенимора Маквея явно было ему по душе.

– Давайте приступим, а то хозяин ждет заказ. Пообедаем, а потом устроим этому брюхастику настоящий допрос. Надеюсь, вы не против?

После четырех эмпанад, бутылки вина и пары кофе на каждого, Анри прочистил горло и нерешительно пустил в ход те несколько слов, которые выучил за время их путешествия:

– ¿ Señor? Пожалуйста. Por favor[10]. Señor…

Хозяин заведения поднял брови, ожидая, когда Анри доведет фразу до конца.

– ¿ Señor? Por favor… Lossab… Lossaba. ¿ Lo sabias señor Franz Muller?[11]

Прошла секунда.

– ¿ Franz Muller?

– Sí, sí…[12] – дружно закивали Жюли, Маквей и Анри. – Sí, sí…

Эрнесто Эральдо воодушевился, его лицо расплылось в широкой, счастливой улыбке. Однако из нашей троицы никто в упор не понимал ни одного его слова, кроме, конечно же, звучных ¡ Franz Muller! которыми он то и дело перемежал свои объяснения.

Жюли встала, подошла к столику итальянцев и вскоре вернулась с матерью семейства.

– Я знаю итальянский, а эта дама говорит на испанском. Сейчас все решим.

Хозяин гостиницы повторил свой рассказ Ирме Галавотти (ее звали так), на этот раз уже гораздо спокойнее, а та перевела его на итальянский для Жюли.

Анри с Маквеем ловили каждое движение губ, слышали звуки и кивали, будто кто-то обращался непосредственно к ним, но ничегошеньки не понимали. По внутренним часам Анри время растянулось на целую вечность. Наконец, Жюли сказала Ирме «grazie», та вернулась и стала вводить в курс дела мужа, который развел в стороны руки с таким видом, будто говорил: «Ты объяснишь мне или нет?»

Жюли села, взяла Анри за руку и посмотрела на Маквея. Хороших новостей ее вид не предвещал. Сделав глубокий вдох, она сказала:

– Франца Мюллера хозяин гостиницы знал. Они дружили. Когда-то. Потом он уехал. Двадцать лет назад. В Мексику.

В этот момент на черепушку Анри обрушились и Прекордильеры, и сами Кордильеры, и окрестные горные цепи, и низко нависшее, синее небо, и церковные колокола. Под ногами закачались Аргентина, обе Америки, Атлантический океан, а вместе с ними и весь остальной мир.

– А куда именно, известно? – спросил Маквей, словно стараясь возродить в душе друга надежду.

Вновь позвали Ирму, которая заинтригованно подошла к их столику, и опять устроили Эрнесто допрос.

Хозяин гостиницы называл себя другом Франца Мюллера, потому что в его понимании верность дружбе сохранялась на всю жизнь. Тем не менее с конца 1970-х годов он больше ни разу его не видел и не получал от него вестей. Но при этом клялся, что, если Франц этим же вечером явится к нему без гроша в кармане, попросит крышу и кров, он без промедления предоставит их ему как брату. В сложившихся обстоятельствах сей прекрасный порыв не произвел на Жюли, Маквея и Анри должного впечатления, но вот следующие его слова содержали в себе некоторые сведения, позволяющие возобновить поиск. На несколько мгновений Эрнесто Эральдо скрылся за барной стойкой и вернулся со старой, пожелтевшей фотографией в руках. На ней на фоне большой виллы, окруженной высокими стенами, стоял Франц Мюллер. Когда хозяин перевернул снимок, на обратной стороне оказалось написано несколько слов:

«Мне улыбнулась фортуна, приглашаю тебя к себе, здесь ты будешь как дома». Эрнесто пустился в пространные объяснения, рассказывая, почему так к нему и не съездил: работа, усталость, деньги. Но Жюли его перебила – им требовался адрес. Хозяин гостиницы скривил в гримасе лицо, немного досадуя, что никто не желает выслушать его собственную историю, потом ткнул пальцем в надпись в правом верхнем углу. Это и был адрес Франца Мюллера. Отдавать фото, единственное воспоминание о друге, он, вполне естественно, отказался, а адрес записал на бумажной салфетке, которую и протянул им.

Франц Мюллер

Калле Респуэстас

Цинаперела

Решив заночевать в том же отеле, они весь вечер слушали рассказ Эрнесто Эральдо о жизни