акробатические трюки, а тут ни стать ни сесть! Все это гудело на разных языках, психовало, материлось. Это был великий день творческого озарения и прозрения в предчувствии великого позора…

В течение двух бессонных суток портные и бутафоры всё переделали, что-то перешили, и коллектив в трудовом порыве, подгоняемый режиссером, устремился к новым творческим вершинам…

Надо было все начинать сначала. Без костюмов было легко и весело. Теперь же, в условиях суровой реальности, никто в отмеченное время не укладывался. Как ни прибавляли в темпе, как ни бегали, ничего не получалось. Языки пионерскими галстуками у всех висели на плечах, многие были близки к суициду – океан вот он, хочешь – топись, хочешь – зови акул. Все поняли, почему их шоу назвали «Джунглями». Стало понятно – до конца контракта не каждый дотянет. Выживет сильнейший. Или незаметный. Все кивали на тихого ирландца Раяна. Он был только жуком. Ему не надо было переодеваться. Он никуда не торопился, все шоу ходил по сцене и самозабвенно играл на скрипке. «У-у, жучара!..»

По-новому распределили, кто кому помогает в облачении и ассистирует в номерах. Через два дня сумасшествия что-то начало получаться. Первый раз за все это время удалось уложиться в тайминг.

Костюмированная флора и фауна едва стояла на ногах и дышала. Режиссер понял, что творческий потенциал «Джунглей» иссяк, как и его личная фантазия. Дело шло к физическому вымиранию его букашек-таракашек, как во время испепеляющей засухи в Африканской саванне. Посиневшая от усталости «Синяя Птица Счастья» сидела с несчастным видом. Она опустила крылья и повесила клюв. Витька, железный Витька, казалось бы, закаленный «Дю Солеем», заметно похудел, осунулся и еле-еле жал свои стойки. Пашкина пчела тоже имела вид, как после Великого поста. Такая пчела вряд ли куда могла улететь и добыть меду. Остальные выглядели не лучше. Режиссер сжалился и напоследок объявил два дня выходных. Прозвучало коллективное предсмертное «ура…»

Глава двадцать восьмая

Роджер взял напрокат авто, и они решили съездить в Орландо, в Витькин американский дом. Там квартирантом жил знакомый болгарин. Работал он в местном Диснейленде. Платил за Рогожина положенные налоги, жил – не тужил. Дом был под присмотром, у Роджера душа на месте.

Чуть менее четырехсот километров они проехали за три с половиной часа. Два дня в пригороде Орландо пролетели быстро. Русская баня с парилкой на берегу американского озера с аллигаторами. Шашлык из них же, по вкусу как курятина. Посиделки на берегу. Нежно-розовые закаты с традиционным ожиданием «Зеленого луча». Обратная дорога…

– О чем ты все время думаешь? – Отдохнувший Витька вальяжно вел машину, поглядывая на спидометр – кругом камеры, они шли на грани. Витька любил скорость.

– Далеко отсюда до Индианаполиса? – Пашка задумчиво смотрел вдаль.

– Надо по карте посмотреть. По идее это фиг знает где! Штат Индиана. Думаю, тыщи полторы кэмэ, не меньше. А что? Там кто-то живет? Колись! – Веселый Роджер испытующе, с лукавой улыбкой, скосил глаз на Пашку. Тот долго не отвечал, потом отозвался.

– Там теперь живет… беда.

Витька подтянулся, перестал двусмысленно улыбаться.

– Ну-ка, ну-ка, давай рассказывай! Я же ничего не знаю о том времени. Я тогда с «Дюсом» подписал контракт в Вегас на три года. Ты молчал. Как-то странно молчал, я еще обратил внимание. В душу не лез, мало ли…

– Наша жизнь, Витя, состоит из поступков. Этот как формула Фибоначчи, где каждое последующее арифметическое «достижение» является суммой предыдущих чисел. Ты знаешь, что чувствует человек, который никак не может вернуться к себе домой? Это как ходить вокруг своего дома голым – не спрятаться, не укрыться, ни от непогоды, ни от людских глаз. Чтобы ничего не чувствовать, можно только смотреть вверх. Молиться и ждать. Ждать и молиться. И все равно – чувствуешь… Оно болит! Болит, Витя! Как ожог…

– «Брат Аркадий! Не говори красиво!» Можно как-нибудь без мудреных сентенций? Попроще, для тех, кто стоит всю жизнь на руках башкой вниз.

– Ладно, раз уж начал… Четыре года назад контракт, который ты мне тогда подсуропил, оказался тяжелым.

Очень тяжелым. Ты же знаешь, америкосы всегда выжимают соки, а платят мало. Работы по гланды, что в цирке Ринглинг, что в Диснейленде, что в «Дю Солее». Плюс-минус, конечно. Ну, а твоя любимая компашка «Цирк Дримс» особенно этим отличалась.

Витька хмыкнул, отреагировав на подозрение в любви к этой «живодерской» компании…

– Приехали мы во Флориду, где был недельный репетиционный период, как сейчас. Нагрузили нас по полной! У каждого было по десять-пятнадцать выходов за шоу. Иногда это были маленькие проходки, чаще целые танцы. Плюс по несколько костюмов к ним. Шоу называлось «Holidaze» и было посвящено Рождеству. Катались мы по всей восточной Америке. Ездили очень много. Практически жили в этом долбаном автобусе. Хорошо, что нас было всего-то ничего, и каждый мог занять целый ряд. Я купил подушку и не прогадал. Укрывался курткой с капюшоном. Те, кто похитрее и поопытнее, купили коврики, спальные мешки и просто ложились в центральном проходе между креслами. Потом, в конце гастролей, это всё они сдали обратно в магазин, и им вернули мани. Америка!..

График работы был такой: в пять-шесть утра подъем, автобус, едем до следующего города, закидываем вещи в гостиницу и сразу на площадку, готовиться к шоу. Проверяем свет, репетируем. Сцена к тому моменту обычно готова, техники работали, как часы. Затем одно или два выступления. Вечером, ближе к полуночи, в гостиницу, и снова подъем до зари. Редко было, когда мы больше двух дней задерживались на одном месте, тогда хотя бы можно было выспаться. Наш рекорд: шесть штатов за семь дней. Как тебе такое, мой почти что американский друг?..

Витька никак не отреагировал на реплику Пашки, в которой было больше затаенной боли, чем сарказма и желания уколоть. Рогожин внимательно слушал, контролируя скорость. Пашка помолчал, покусал губы и продолжил.

– Джессика… Девчонке было двадцать один год на тот момент. Красотка, с точеной фигурой – спортсменка! Пышные русые волосы, абсолютно черные непроницаемые глаза, обращенные куда-то внутрь себя. Пухлые сочные губы. Нижняя чуть больше. Из-за этого казалось, что она постоянно на кого-то в обиде. Если бы не улыбка! Улыбка у нее была классной. Всем улыбкам улыбка! Потрясали ее зубки белее белого. Я думал, подарок от стоматолога, ан нет, все свое – природа. В ней текла скандинавская кровь по матери и бурлила чистокровная ирландская по отцу. Тело ее пахло удивительно! Запах такой сладковатый, цветочный, словно она была эльфом. В ней царила природная женственность,