«Боинга». По соседству под пледом посапывал Витька. Под ними медленно проплывали розовые айсберги вечерних облаков, подсвеченные уходящим в ночь солнцем. Внизу, в проталинах перисто-кучевых, виднелась темная карта земли, испещренная серебристыми змеями рек и речушек, прямоугольниками чужеземных полей да светлыми конопушками поселений. Хотелось туда – к людям, и одновременно подальше от людей. Мысли были вялыми, желаний никаких.

Здесь, в оставленном Майами, царила несусветная жара, а где-то там, на Воробьевых, сейчас весенняя прохлада. Сходят с ума соловьи, да взорвавшаяся цветением майская сирень бьет шрапнелью по ноздрям и сердцу.

Впереди ждала ночь и чернота пустой Атлантики…

Глава двадцать девятая

Пашка Жарких, перелетная цирковая птица, шел с чемоданом и портпледом вдоль океанского лайнера, которому, казалось, не будет конца. Рядом тащил на колесиках свой скарб Витька Рогожин, такая же цирковая пернатая, по совместительству «Синяя Птица Счастья». Чуть в отдалении за ними следовал пестрый, разноязыкий табор будущих интертейнеров – цирковых «развлекателей».

Над ними высилась не просто морская громадина, это была большая громадина, циклопическая. Они дошли до трапа в середине судна, посмотрели вправо-влево и едва увидели начало и конец своего будущего морского дома.

На борту перед ними ярко-синими буквами значилось «Norwegian Breakaway».

– Хм, «Норвежский прорыв», – вслух перевел Пашка. Ему тут же вспомнились слова Витьки о «Брусиловском прорыве». – Докаркался, пророк хренов!..

Они не сразу отыскали свои каюты на спецпалубе, предназначенной «only for staff» – исключительно для корабельной обслуги. Их каюты располагались на уровне ватерлинии, а может, и ниже. Пришлось не одну минуту поблуждать по замысловатым переходам с неожиданными подъемами и спусками, поворотами и тупиками. Пути-дорожки «стаффов» с пассажирскими тропами не пересекались никак – такова была конструкция этого судна и условия их контракта.

Наконец они достигли цели. Жара отыскал свой кров. Веселый Роджер прошагал еще метров пятнадцать и махнул рукой – я тоже на месте.

Пашка с облегчением опустил на пол увесистый чемодан, где утрамбовалась вся жизнь молодого жонглера – вперемешку личная и творческая. Смахнул пот. Поколдовал с электронным замком и толкнул дверь. Разверзся темный проем каюты. Его обдало застоявшимся плотным холодом кондиционированного воздуха. Пашка передернул плечами. «Бр-р! Могила!..»

Он долго искал выключатель. Теснота каюты его поразила. Она имела точные параметры упомянутой могилы. К тому же без иллюминатора. Если раскинуть руки, то упрешься в противоположные стены. До потолка с вентиляцией и противопожарными датчиками было в прямом смысле рукой подать.

Пашка закрыл дверь и присел на кровать, которая оказалась чуть шире его плеч. Под кровать чемодан хоть и с трудом, но втиснулся. Огляделся. Стало понятно, что во время сна ступни ног будут покоиться под навесным ящиком, над которым висел небольшой телевизор. Обеденный столик был, как в поезде, только вдвое компактней. На него можно было положить книги, не более того. Портплед с выходным костюмом и обувью едва уместился в игрушечном шкафчике. Далее шел умывальник размером в две ладошки, который, скорее, был рукомойником, потому что кроме рук там ничего не помоешь. По соседству, за мутным оргстеклом, словно стесняясь, пряталась душевая кабинка с унитазом. Чудо инженерной и дизайнерской мысли здесь было настолько совершенно и функционально, что в этом пластиковом стоячем гробике можно было одновременно мыться и писать в унитаз – не промахнешься.

Первые минуты Пашка чувствовал себя Гулливером в стране Лилипутии. Тут ему предстояло прожить пять месяцев. Посидев, повздыхав, он отправился к Витьке делиться впечатлениями…

Пашка даже не стал смотреть на номер каюты. Он еще издали увидел знакомый лихой плакатик «Веселого Роджера». На фоне черного знамени, над двумя скрещенными костями, вместо традиционного черепа красовалась улыбающаяся физиономия Рогожина в бандане. О! Это был известный корсар в бурных морях любви. В цирковых гостиницах, где вывешивался этот плакат, не одна каравелла и бригантина были взяты Веселым Роджером на абордаж. Видимо, и в Атлантике он собирался продолжать свое веселое дело, ожидая, что и тут ему будет море по колено…

Пашка стоял в дверях. Витька распаковывался и пытался рассовать вещи по углам. Первое, что он сделал, вывесил плакат. С этого все всегда начиналось. Ритуал был неизменным.

– Ну, и как тут жить? – Витька развел руками и едва не съездил Пашке по лицу. Тот успел вовремя отпрянуть. – Гулькин член больше моей каюты! У тебя такая же?

– Не знал, что у твоей Гульки был член.

– Да пошел ты, Жара, со своими хохмами! Как тут жить, говорю? У меня шмотки никуда не влезают! И не про тех Гулек я с тобой, а про голубей.

– Да неужели? – Пашка сделал удивленное лицо. – Я думал, ты Гулю вспомнил. Ну, ту, на которой едва не женился.

– Вспомнил, – сто лет в обед! Когда это было!..

– Ладно, Родж, не переживай. Будем живы, не помрем! Шпротам хуже! Где наша только не пропадала… – Пашка еще раз огляделся и поставил вялую оптимистическую точку. – Вот тут еще и не пропадала…

Глава тридцатая

До отплытия из Германии в Голландию еще целую неделю репетировали шоу уже на настоящей площадке, в реальных условиях и в доведенных до ума костюмах. На Пашке красовалась теперь роскошная голова носорога с впечатляющим бивнем. В районе пасти сделали незаметную сетку в тон, через которую все было прекрасно видно и вольготно дышалось. Прежняя голова, оказывается, была репетиционной времянкой и недоброй шуткой неизвестного бутафора. Костюм Пашкиной пчелы тоже претерпел изменения в лучшую сторону. Витька, эта «Синяя Птица Счастья», был счастлив до предела. Теперь его костюм, скорее, напоминал синего ангела. Он был выразительным, привлекательным, даже загадочным. Веселый Роджер ликовал! Берегитесь, трепещите, морские русалки и сирены! Он снова был в своей стихии – пиратское дело, оно такое…

Неделя пролетела в очередной беготне по сцене и за кулисами. Наконец довольный режиссер сказал: «О’кей!», и на этом репетиционные истязания цирковой труппы закончились. Начинались обыкновенные будни, монотонные и бесконечные, как океанские просторы…

Вечерами Пашка не находил себе места. Родж пялился в телевизор, исследовал корабельную видеотеку, гонял каналы местного телевидения и наотрез отказывался от каких-либо прогулок: «Еще насмотримся…» Пашка, пытливая, романтическая душа, отправлялся бродить по кораблю один.

Он и в самом деле был один – такое складывалось впечатление. Пассажиров еще не было, более половины команды развлекалось где-то на берегу. Остались самые необходимые, которые растворились в лабиринтах корабля, как соль в море. Было такое ощущение, что на этой громадине людей нет…

«Norwegian Breakaway» строился здесь, в Германии. Собирался базироваться на юге США, выполнять круизы различной продолжительности. В связи с