— У меня все белье меченое; может быть, тебя зовут Франсуа Ватлэ… это фамилия бельгийская.

— Ну, если меня сцапают, пеняй на себя. Ты, конечно, считаешь, что Вейдеман был просто убийцей. Это, знаешь ли, как посмотреть… Не мешало бы попросить у тебя и костюм. Не выставишь же ты меня за дверь в таком барахле?

Фред открыл гардероб; в нем аккуратно висели костюмы, плечи были прикрыты от пыли. Гаэтан восхищенно присвистнул: — Ты, я вижу, стал коллекционером. Послушай… да нет, лучше сам выбери: мне не хочется брать у тебя любимые вещи…

Однако это не помешало ему тщательно выбрать ботинки, носки и все прочее… он не стеснялся. — Мне только одно нужно: не очень броский пиджак, понял? Можно, я воспользуюсь твоей бритвой, пока ты будешь доставать? Вот это правильно, ты употребляешь честную старую бритву, а не всякую механическую дрянь…

Фред, ни слова не говоря, положил на плетеный стульчик серый костюм. Обернувшись, он увидел в большом зеркале отражение Гаэтана и удивился: до чего же этот взрослый мужчина в кальсонах похож на мальчика, говорившего: отдай мне твой галстук, а не то вздую! И начиналась драка, да еще какая! Гаэтан брил теперь щеку снизу вверх, против шерсти, попрежнему рыжей, как огонь. Он сказал с мечтательным видом: — Все теперь стали лицемерами… человеческая жизнь… это я Вейдемана вспомнил… Человеческой жизни сейчас грош цена! Только есть такие, которые никого еще своими руками не убили… понимаешь? На чем основано их чистоплюйство, их щепетильность — это другой вопрос. Пацифистские бредни! Гнилой век! В действительности сильные народы… У тебя нет камня? Я порезался… вот здесь, видишь? Спасибо… В прежние времена… в эпоху итальянского Возрождения… Ты что, удивляешься? Представь себе, я за эти месяцы много книг перечитал. Да, да, некоторое время я скрывался у одного академика: он меня завалил книгами. Прежде всего собственными. Не могу сказать, чтоб это было весело. Но старик любил Стендаля. Ты читал Стендаля? Не «Пармскую обитель», а эти сумасшедшие истории: «Ченчи», «Аббатиса де Кастро» и там еще другие. Ну и интересные же были типы в эпоху Возрождения! Предрассудками они не страдали, а? Ты читал про Малатесту, Сигизмонда Малатесту из Урбино[458]? Помнишь историю с тем парнем, что сбывал нам оружие втридорога?.. Представь себе, его фамилия была Израэлит[459]. Как нарочно. В Северной Италии я познакомился с мелкими фашистскими главарями на местах… Я все время вспоминал их у того академика, а его забавляло, что я так интересуюсь людьми шестнадцатого века, и он снабжал меня историческими книгами. А Малатеста, как там ни верти, немногим отличается от Вейдемана, только Вейдеман — я уж тебе сказал — Вейдеман индивидуалист… Малатесту кровь не смущала, так ведь? Но он применял насилие не потому, что ему это нравилось, а ради великих дел; такой, как Малатеста, возводит памятники, которые живут в веках; народ, предоставленный самому себе, никогда не взялся бы за их сооружение, а Малатеста любил прекрасные произведения искусства. Что же от него осталось: злодейства или величие? Если бы не памятники, это был бы только Вейдеман, а вот он… оставил памятники. У него была любовница, по портретам она, на мой вкус, пожалуй, слишком востроносенькая, он приказал начертать ее и свое имя, их переплетенные инициалы во всех церквах. Папа из себя выходил от злости… Ты никогда не видел Фариначчи[460]? Это уже самый что ни на есть цвет у Муссолини… Ах, я дурак! Да ведь я как раз шел от него, когда встретил тебя, ну конечно же. Я часто думал о том, как нас опять свел случай, тогда в Италии… сам понимаешь, эти два года у меня хватало времени на раздумье! Случай — это все. Только ты один и знаешь, что я участвовал в этом деле и в убийстве братьев Роселли тоже…

Он прервал свою речь. — Это еще не все, мне нужен галстук! Отдай твой, не то вздую! — и он вытащил галстук Фреда из-за жилетки. Фред вздрогнул, но это была только старая шутка. Он снял галстук и отдал гостю: не все ли равно, какой отдавать? Галстук был от Шарве[461]… Завязывая его, Гаэтан прихорашивался перед зеркалом.

В костюме Фреда у Гаэтана был очень авантажный вид. Фред глядел на него и думал: болтай, болтай, голубчик, меня ты Стендалем не запугаешь. Он сказал: — Вот этот носовой платок хочешь? Или он, по-твоему, немного дамский?

— Сойдет! — Гаэтан с ловкостью профессионального фокусника поймал платок на лету. Кажется, сейчас тряхнет, и платок развернется флагом. Лебозек обильно смочил лицо одеколоном. Сразу видно, что пользуется чужим добром.

— Я полагаю, что ты хочешь получить деньги… — сказал Фред.

— Ясно! Не вытолкаешь же ты меня на улицу таким франтом и без гроша в кармане. Нет, пожалуйста, чек мне не нужен. Ты что, с неба свалился?

— Боюсь, что у меня при себе не так много… Я не предусмотрел твоего визита… Десять тысяч довольно?

Гаэтан выхватил у него из рук бумажник с быстротой и нахальством заправского жулика. И сунул нос внутрь. Фред запротестовал. Ну, что за манеры?

— Вам, милая барышня, такие манеры не нравятся? Я привык сам себя обслуживать. У тебя пятнадцать кредиток… Я предпочел бы двадцать… но как-нибудь обойдусь и пятнадцатью… Подумаешь, что случилось! Зайдешь завтра с утра в банк, а не то займи у своего швейцара! Надеюсь, он поверит тебе в долг. Скажи, ведь это же не твоя жена? Красивая бабенка… ах, да, это та самая киноактриса, как ее звать-то?

Фред вырвал у него из рук карточку Риты и бумажник. — Это тебя не касается… а теперь марш отсюда…

— Его милость выставляет меня за дверь? Так скоро? А еще друг детства! Послушай, Фред, если ты полагаешь, что я пришел ради пиджака и пятнадцати тысяч…

— Ну, говори, что тебе надо, только поскорей… Я ложусь спать, мне к семи утра на завод.

Гаэтан скорчил сочувственную мину. Бедный мальчик! Так рано? Вот завод-то как раз ему и нужен. Не может ли Фред устроить ему работу у дяди на заводе, — не хочется ведь существовать на чужой счет! Он только и мечтает жить, ни от кого не завися…

— И речи быть не может, — сказал Фред. — Прежде всего взять на работу в военное время не так просто, как ты думаешь… а потом, уж поверь мне, сейчас лучше не собираться в кучу… у