министру о своем предстоящем браке, поступить иначе было невозможно, этого требовало простое приличие. Он распорядился об оглашении уже на следующий день после визита к госпоже Дюплесси, которая расплакалась и сказала, что ей остается одно утешение — ее дорогая Мюгетта. Следующим шагом было познакомить Ядвигу с мадемуазель Корвизар. Хотя Ватрен и делал вид, что ему наплевать на «мнение света», в душе ему было бы очень неприятно, если бы его секретарша встретила это известие в штыки. Он привык к ней; к тому же боялся всяких осложнений; а по романам, когда пожилой человек женится на молодой, он всегда наталкивается на недовольство домашних, так ведь? Кроме того, полагается, чтобы старые девы… Но с Маргаритой все обошлось по-иному. Женитьба патрона делала его как-то человечнее в ее глазах, Ядвига ей понравилась: не очень красивая, застенчивая; Маргарита надеялась привлечь ее на свою сторону, а может быть, даже и подружиться с ней. Ей важно было иметь союзника в ком-нибудь из домашних господина Ватрена, кто заступился бы за нее, а в случае необходимости отвратил бы гнев патрона, — дело в том, что Маринетта дала ей еще новые задания, и она иногда опаздывала на работу.

Свадьба была назначена на середину апреля. Ватрен думал поселиться с женой недалеко от Парижа, на своей дачке, которая стояла заколоченной со дня смерти Люси. Вьющиеся растения так заплели все окна и двери, что теперь придется прокладывать себе путь топором…

— Странный вы человек, Ватрен! — сказал министр. — Затеять такое дело да еще в такой момент…

И, однако, он тоже встретил эту новость доброжелательно, потому что недавний отказ адвоката от совместной работы оставил у него неприятный осадок. Женитьба же как будто объясняла все, а политические соображения Ватрена он счел просто благовидным предлогом.

— В такой момент! Я демобилизован… Так неужели же откладывать до мирного времени? В моем возрасте каждый день на счету…

Если министр сказал «в такой момент», он имел в виду весьма определенный момент. Ватрен не учитывает обстановки. Председатель совета министров как раз сейчас отправился в Лондон, куда Дарлан, Вюильмен[464] и Гамелен выехали еще до него. Поль Рейно хочет попытаться получить от англичан то, в чем они все время отказывали Даладье. Он даже не взял Даладье с собой на союзный военный совет под тем предлогом, что тот все еще хромает после падения с лошади и ему вредно лететь. Даладье рвет и мечет и всем, кому не лень слушать, говорит, что Рейно продаст нас Англии или что-то в этом роде… Словом, сегодня или завтра должен наступить поворот в войне. А вы в такой момент рассказываете мне о диком винограде у себя на даче…

Министр улыбался. Жизнь идет своим чередом. — Вы познакомите меня со своей невестой? — Он посмотрел на Ватрена: держится еще совсем молодцом, вот только физиономия… Ну, что ж, пусть еще несколько лет порадуется жизни! Министр помнил первую жену господина Ватрена: Люси всегда была с суфражистским душком.[465] Несомненно, что Ватрен полевел под ее воздействием. Интересно, какое влияние окажет на него вторая жена? Молоденькая…

— Надеюсь, ваша дульцинея не коммунистка?

Ватрен рассмеялся: — Какое там! Провинциалочка, отец был врачом. — Тучи явно рассеивались. Министр захотел показать адвокату, что он не сердится на него за отказ, тем более, что сейчас это уже не имело значения, раз министром внутренних дел стал Анри Руа, и рассказал ему новость, которую пока еще придерживают в «Континентале», но, по всей вероятности, сегодня уже объявят: по требованию французского правительства, предъявленному ещё Даладье, Москва отзывает своего посла. Господин Суриц[466] уже не persona grata[467]. — Возможно, что на его место не назначат никого!

Ватрен встревожился. Ведь это же новый шаг к разрыву с русскими… — Послушайте! Мы перехватили телеграмму, отправленную господином Сурицом, — обращение русской колонии в Париже к Сталину, в котором говорится об англо-французских поджигателях войны! Ведь это же недопустимо! — Так-то оно так… Но последствия…

— Слушайте, Ватрен, когда Рейно показал нам текст декларации нового кабинета, там не было ни слова о России. Это мы с Манделем потребовали, чтобы он прибавил фразу, которая клеймит позицию Москвы… Что там ни говори, а этого выражения Сурица я не мог переварить: англо-французские поджигатели войны! Это что ж, выходит, что на Польшу, на Финляндию напали мы?

Ватрен слушал с совершенно бесстрастным лицом. — Неужели это выражение не оскорбляет вашего патриотизма? Англо-французские поджигатели войны! — Да, Ватрен был оскорблен в своем патриотическом чувстве. Но, может быть, не самим выражением, как таковым. От предыдущего свидания с министром у него осталось чувство глубокой тревоги — все эти планы генерального штаба насчет Бельгии, Швеции, Кавказа… Да, его патриотизм не мирился с мыслью, что в этом выражении может быть хоть доля правды. Министр сказал с раздражением: — Ну, и желчный же у вас патриотизм, Ватрен: вы вечно готовы критиковать родину! Я вам сто раз говорил: если бы это зависело от меня, хоть на миг зависело бы от меня, мы бы продолжали традиционную французскую политику — политику союза с Россией. Но нельзя же быть в плену отживших понятий. Против фактов не пойдешь. А что касается Бельгии, Швеции… военные считают, что сейчас самое желательное — это германская агрессия на каком-нибудь новом фронте. Тогда Гитлеру пришлось бы распылить свои силы, а у нас была бы возможность дотянуть до августа. Дотри считает, что ввиду необходимой реорганизации производства мы не можем рассчитывать до конца лета на получение оружия и боеприпасов, чтобы начать выпускать нужное количество танков в октябре…

Да Ватрен просто не в курсе. И министр осветил ему историю вопроса. Существует два противоположных течения: одни — за непосредственное наступление, которое принудило бы Гитлера перегруппировать свои силы, если только мы не прибегнем к каким-нибудь маневрам и таким путем заставим его потерять терпение и взять на себя роль агрессора, что выгодно для нас и в стратегическом и в дипломатическом отношении; другие — за блокаду, которая тоже может вывести врага из терпения, что весьма желательно… Рейно склоняется ко второму плану. Пока еще не решено, какой блокаде отдать предпочтение — отрезать врага от руды или от нефти. Вот почему председатель совета министров вызвал Вейгана, и теперь его ждут со дня на день.

— Хотите знать мое мнение? Рейно всецело за скандинавский вариант. Колеблются англичане. Или, точнее говоря, англичане хотели бы минировать норвежские воды уже после минирования