упустить ничего. Прежде всего надо вбить колышки, согласно указаниям на рисунке, затем приладить веревки, брезент… все это на земле, а потом разом — хоп! И вся палатка в готовом виде стоит на месте. Понимаете, действовать надо быстро: прибываешь на место, раненые уже ждут… Первый взвод провозился сорок пять минут, а полагалось на всю процедуру двадцать.

Фенестр хлопотал, указывал, как разместиться, как все расположить внутри палатки, чтобы можно было работать в наилучших условиях. Сорбен скептически поднял брови над узкими глазами и с озадаченным видом поглаживал подбородок: — Как по-вашему, а, Партюрье?

— Ну, господин лейтенант, мои быстрей управятся! Вы ведь знаете, студенты, хоть они, конечно, не моряки, но все же…

— В этом я, Партюрье, не сомневаюсь, ничуть не сомневаюсь… но только я не пойму, что это за война? Просто не могу себе представить, чтобы в ту войну, в нашу войну, можно было вот так, в разгар сражения заниматься такими фокусами. Да ведь нас бы засыпали снарядами! Это же самоубийство…

— Теперь не четырнадцатый год…

— Весьма глубокомысленное замечание, Партюрье! А я от себя прибавлю: теперь сороковой год! Все-таки мне очень хотелось бы знать, на каком расстоянии от врага мы будем заниматься этой акробатикой…

Партюрье же больше всего хотелось, чтобы его взвод поставил рекорд. И в самом деле, они потратили полчаса с небольшим… И теперь стояли вокруг вспотевшие, недовольные тем, что им не удалось справиться быстрей; Жан де Монсэ оправдывался за всех перед начальством: — Господин военврач, это потому, что в первый раз; теперь мы наловчились. Вот увидите!

Надо было освоиться с целой кучей приспособлений. Чего только не таскали с собой в машинах! Видите ли, дивизионный санитарный отряд нам кажется чем-то огромным, но по сравнению с дивизией… Соседняя мотодивизия на нашем левом фланге была перегруппирована. В 1-й армии остались очень довольны результатами. Ведь эта дивизия уже не у Корапа, а у генерала Бланшара[470]. Вы только представьте себе, сколько километров займет такая мотодивизия еще до того, как она тронется с места! Между машинами надо соблюдать дистанцию не меньше тридцати метров: ну, так на это требуется сто десять километров, уж это во всяком случае. Сто десять километров? Вот это да!.. А мы когда двинемся? Ребята обступили Партюрье, глаза у всех горели. — Сто десять километров! Вот покатится такая игрушка…

Приказа ждали со дня на день… Наконец-то мы увидим танки! Те, кому не пришлось побывать в Сиссоне, сгорали от нетерпения. А потом, уже несколько дней в газетах помещали снимки английских танков, двигавшихся где-то по французской земле. Вообще в газетах все больше и больше говорили об английской армии. Разве не обидно? Точно у нас своих танков нет!

А с выступлением их надули. Оба взвода и почти весь обслуживающий состав погрузились на машины, запаслись продовольствием и поехали на Шмен-де-Дам; просто, чтобы познакомить людей с историей старшего поколения и на месте рассказать им, что такое война. Вид у них был смешной: в шинелях с подоткнутыми полами, в поясных ремнях, с противогазами, в касках; все были очень заинтересованы предстоящим, немножко взволнованы и уж совсем несерьезно настроены. Гроппар, по обыкновению, ругался: воображают, что воспоминания о Шмен-де-Дам нам духу прибавит! С Жонетом они никак не могли поладить. Жонет уверял, что это называется эксплуатировать покойников, но в то же время он говорил, что Шмен-де-Дам, как-никак, кусок истории Франции.

Особенно волновалось старшее поколение — Фенестр, Сорбен. Сорбен был здесь летом восемнадцатого года, когда французские войска снова заняли форт Мальмэзон, а у Фенестра здесь погиб брат — в Мулен-де-Лафо. С погодой повезло: день выдался чудесный. Давэн де Сессак роздал топографические карты, полученные из штаба дивизии, с кратким пояснением происходивших боев. Партюрье ни на шаг не отставал от Сорбена — Сорбен неимоверно вырос в его глазах: ведь он участник здешних событий. Ребята мало что понимали. По правде говоря, это поле производило странное впечатление… тут еще чувствовалась та война, несмотря на новые здания, на огромные фермы, возведенные на ссуды по плану послевоенного восстановления. А стоило только пригреть солнцу, как сейчас же подымалась пыль… Сорбен, стоя на пригорке, пробовал объяснить, чтò, собственно, надо считать Шмен-де-Дам. Он рассказывал, как они с полковым священником плутали вон там… да, по-моему, именно там… на разрушенных дорогах, представлявших собой ряд воронок. Все это были памятные места, как вехами, отмеченные фермами: ферма Анж Гардьен, ферма Менжан, ферма Коломб… вон там, видишь? А за ней — Санси, Жуи-Эзи… Ты спрашиваешь, где дорога? Да вот же она, вон та линия водораздела между Эном на юге и Элетт позади нас… Там другие фермы — Мальваль, Юртбиз, мельница Воклерк, Краон… Сорбену довольно было одних названий, таких звучных и таких скорбных, они говорили ему обо всем.

А кроме того, здесь есть еще ходы сообщения… Ты не знаешь, что это такое? Так вот представь себе…

Они вошли в одну из тех огромных пещер, которые в течение четырех лет одновременно занимали и французы и немцы, и случалось, что противники, неожиданно натолкнувшись друг на друга, схватывались в темноте, даже не разглядев врага… Теперь подземные галереи освещались электричеством, — это очень покоробило Сорбена; речь экскурсовода, от которой коробило в тысячу раз сильней, чем от лампочек, заполняла пещеру своим монотонным журчанием; ровным голосом называл он номера полков, скрывавшихся в этих темных ямах, перечислял погибших, сообщал, потирая от удовольствия руки, цифру ежегодных посещений, включая и немецкие делегации, аккуратно возлагавшие цветы… вот сами взгляните… правда, этот год они что-то запоздали… И все же пещеры вызывали невольное содрогание. Даже Гроппар побледнел и был доволен, что в полумраке этого не видно.

Когда они вышли, Сорбен сказал Фенестру: — Вот после того, как снова увидишь все это, — хоть я и был здесь в восемнадцатом году, да как-то забывается, — вот после того, как увидишь, смешно даже думать о нашем ярмарочном балагане… ну, о нашей палатке…

Фенестр рассердился. Палатка-медпункт была его детищем, с ее помощью он рассчитывал творить чудеса. Вечно та же история — терапевты не верят в хирургию!

Они зашли на одну из огромных современных ферм, которые выросли здесь на костях убитых. Поразительно, какое средневековое впечатление они производят, — высокие стены, башни для силоса… а главное, во всем какое-то удивительное несоответствие! Хозяин угостил господ офицеров коньяком, подал колбасу и сыр. Это был коренастый мужчина, неопределенного возраста, русый с проседью, с обветренным, загорелым лицом, в стоптанных сапогах и кожаной