href="ch2-3105.xhtml#id1363" class="a">[3105]. Он призвал к «интенсификации усилий по адаптации ядерного оружия к тактическим задачам». Он предложил построить мощности для производства большего количества нейтронов для исследований и разработки оружия. И настоятельно рекомендовал продолжать существовавшую в Лос-Аламосе программу применения в атомных бомбах малого количества трития для «разгона» этих бомб и получения более эффективных и более мощных взрывов (это изобретение было успешно испытано в мае 1951 года).

Однако помимо этого комитет рекомендовал отказаться от «присвоения высокого приоритета продолжению разработки супербомбы». Обоснование этой рекомендации сводилось, по сути дела, к двум доводам[3106]: что супербомба мощностью десять мегатонн будет исключительно оружием массового поражения и не будет иметь никакого другого очевидного военного применения и что она не обеспечит явного повышения безопасности Соединенных Штатов. Это было связано, в частности, с тем, что для рассматривавшейся тогда конструкции – той же, которую рассматривали на совещании по супербомбе в 1946 году, конструкции Теллера, классической супербомбы, – видимо, требовалось большое количество трития, и его производству пришлось бы конкурировать с производством плутония, так как оба материала производились в одних и тех же ядерных реакторах, мощность которых была ограниченной. Кроме того, производство одного грамма трития стоило в восемьдесят раз дороже, чем производство одного грамма плутония. Американский ядерный арсенал насчитывал в конце 1949 года порядка двухсот атомных бомб[3107]. Замедление производства заведомо действующих бомб ради разработки нового оружия казалось ученым и инженерам ГКС бессмысленным. Как резюмировал впоследствии Оппенгеймер, «программа [создания водородной бомбы], которая была у нас в 1949 году, была жалким, измученным созданием, в котором трудно было увидеть большой технический смысл. Поэтому вполне можно было сказать, что она никому не нужна, если даже и осуществима»[3108].

При составлении пояснительных приложений к докладу от 30 октября члены ГКС разделились на две группы, большинство и меньшинство. Конант написал проект приложения большинства, которое также подписали Оппенгеймер, Дюбридж, Роу, Смит и Бакли. В нем говорилось, что супербомба «может стать оружием геноцида». В нем говорилось, что такая бомба «ни в коем случае не должна быть создана… На утверждение, что в разработке этого оружия могут преуспеть русские, мы ответили бы, что попытка достижения той же цели нами их не остановит. Если они применят это оружие против нас, ответный удар с использованием нашего большого запаса атомных бомб будет сравним по эффективности с применением супербомбы». Раби составил приложение меньшинства, которое подписали он и Ферми. В нем утверждалось, что вопрос о водородной бомбе может служить отправной точкой для новой программы контроля вооружений. Супербомба называлась в нем «оружием, практический эффект которого будет недалек от геноцида», после чего ей выносился для пущей убедительности еще более строгий приговор: «С любой точки зрения такое устройство следует считать злом».

Теллер стал самым активным сторонником создания этого невероятно мощного оружия еще до Перл-Харбора. Его коллеги по Манхэттенскому проекту, входившие в ГКС, – Оппенгеймер, Конант, Ферми, Раби, Смит – поощряли его деятельность и даже работали вместе с ним. Тогда никто не говорил ни о зле, ни о геноциде. Эти люди, получившие высокие посты благодаря участию в создании оружия, использованного для массового уничтожения двух японских городов, осуждали теперь новое, еще более совершенное оружие. Ученые, понимавшие, что возбуждение самоподдерживающейся термоядерной реакции – это исторический эксперимент в области фундаментальной физики, предлагали отложить этот эксперимент на неопределенное время и, вероятно, подарить честь этого свершения русским. Курьер доставил экземпляр доклада комитета в Лос-Аламос перед прибытием делегации заинтересованных этим вопросом конгрессменов, которые его уже видели. С разрешения председателя КАЭ Дэвида Лилиенталя заместитель директора лаборатории и исполнительный секретарь ГКС Джон Мэнли показал доклад руководителям отделов, в том числе и Теллеру. «Эдвард, разумеется, пришел в совершеннейшее негодование, – вспоминает Мэнли, – и предложил мне заключить пари, что, если мы немедленно не начнем срочную программу по разработке супербомбы, он окажется в русском плену прямо здесь, в Соединенных Штатах»[3109].

В 1954 году Теллер объяснил свою реакцию в интервью журналисту агентства Time-Life, используя ироническую вариацию доводов Оппенгеймера, с которыми он согласился в 1945 году, когда отказался подписать петицию Сциларда:

Те доводы, которые они приводили, просто вывели меня из себя… В любой науке важно делать то, что можно сделать. Ученые имеют естественное право и обязанность иметь свое мнение. Но наука не наделяет их особой проницательностью относительно общественных дел. Иногда ученым, кинозвездам и летчикам, перелетевшим через Атлантику, лучше держать свое мнение при себе, чтобы его не восприняли более серьезно, чем оно того заслуживает[3110].

Иногда даже другим ученым бывает трудно не забывать, что атомные и водородные бомбы были разработаны не только в качестве ужасных средств уничтожения. Они были также, как сказал однажды Ферми, «превосходными работами по физике».

На момент заявления Трумэна Дж. Карсон Марк возглавлял теоретический отдел Лос-Аламоса. «Слова Трумэна, – отмечает Марк, – не обязательно означали, что мы будем делать нечто отличное от того, что мы делали до этого, потому что мы действительно не знали, как сделать устройство, которое работало бы как водородная бомба»[3111]. В феврале 1950 года, когда в Вашингтоне узнали, что Клаус Фукс в течение семи самых важных лет, с 1942 по 1950 год, передавал секретную информацию Советскому Союзу, Трумэн обратился за советом к особому комитету Совета национальной безопасности. Комитет рекомендовал президенту разъяснить несколько двусмысленную директиву от 31 января и официально зафиксировать решение об энергичной разработке водородной бомбы. Вместе с этим он подчеркивал, что не существует ни очевидных способов ускорения графика испытаний оружия, ни гарантий успеха. Трумэн утвердил доклад комитета в качестве официального политического решения.

Необходимым следующим шагом к разработке термоядерного оружия было сложное математическое моделирование. Без математической модели развития термоядерной реакции после запального ядерного деления, объясняет Марк, «нельзя было сделать никаких выводов, более точных, чем догадки вслепую, потому что даже неудачный результат [испытаний] был бы не доказательством неосуществимости, а, возможно, только доказательством непригодности выбранной системы [например, классической супербомбы Теллера]»[3112]. Задача супербомбы, как стали называть эту математическую модель, была самой большой математической задачей, какую кто-либо пытался решить до тех пор; она была «гораздо крупнее, – пишет Станислав Улам, – чем любые астрономические расчеты, выполненные до этого времени на ручных вычислительных устройствах»[3113]. Нужно было обсчитать зарождение и развитие термоядерного взрыва – происходящее в нем нагревание, его чрезвычайно сложную гидродинамику, развивающиеся в нем физические реакции – по последовательным этапам длительностью менее одной десятимиллионной секунды. О необходимости таких расчетов говорилось еще в решениях совещания по супербомбе