распластавшись у ног Кейси мягкой тёплой пеной. Образы исчезли, на море случился отлив, и на берег вышла… Афродита. Самая прекрасная, необыкновенно воздушная и благоухающая, Богиня Любви смотрела на Кейси и улыбалась. Они стояли друг напротив друга, Богиня и смертная, как конец и бесконечность, как надежда и спасение. Потом Афродита развернулась лицом к двум иссиня-чёрным стихиям – морю и небу, где всего несколько мгновений назад собрались одиннадцать Богов Олимпа, и воскликнула:

– Эпэнó!27

Звёзды вспыхнули ярким светом и исчезли. Наступила кромешная темнота.

Кейси резко открыла глаза. Тонкие струйки солнечного света растекались по комнате, играя на распростёртых ладонях тёплыми солнечными зайчиками. Сон неумолимо растворялся, оставляя в сознании белые бреши и лёгкое волнение в груди. Пара минут, и Кейси уже ничего не помнила.

Она встала и направилась в ванную. Вчерашние события ворвались в память вместе с первым глотком крепкого кофе. С полок на девушку смотрели лица святых, а Кейси смотрела на них. Потом она подошла ближе и стала всматриваться в лица, как будто видела иконы впервые. Ей показалось, что на переносице у Богородицы пролегла сердитая морщина. Или она всегда там была?

– Они прекрасны.

Кейси вздрогнула от голоса брата и пролила на себя кофе:

– Какого черта ты подкрадываешься, Нико?!

– Как ты можешь, стоя перед святыми, упоминать Лукавого?!

– А как ты можешь вечно ходить как тень? Посмотри на себя, исхудал весь, сквозняк больше шума производит.

Никос опустил голову и сложил пальцы в замок, будто для молитвы:

– Извини, что я тебе помешал. Ты хотела остаться одна наедине со святым образом.

– Нет, Нико, не хотела. Скажи мне лучше вот что: у Богородицы была морщина меж бровей?

Никос подошёл к иконе Девы Марии, протёр очки и пригляделся:

– Кажется, была. Знаешь, я как-то вижу образ в общем, не замечая деталей.

– Хорошо. Какого цвета глаза у Афро?

– П-п-при чём здесь она?

– Так какого цвета у неё глаза? – настойчиво повторила вопрос Кейси.

– Зелёные. Иногда бирюзовые. Оливковые, изумрудные. Они всегда разные.

– Сколько раз ты смотрел на Афродиту и сколько на икону Богородицы?

Никос покраснел и ещё ниже опустил голову. Ему всегда казалось, что он знает каждую линию, каждый блик и точный угол изгибов пальцев всякого святого, изображённого на иконах в доме. Он родился с ними и провёл бесчисленное количество часов, вглядываясь в глубину их черных глаз. Он мог нарисовать Христа, Богородицу по памяти, не пропустив ни одной складки хитона. Но вот про эту морщинку он вспомнить не мог.

– Вероятно, мы, по обыкновению, лучше запоминаем то, что производит на нас впечатление, то, что нас притягивает.

– И искушает, – добавил он с грустью в голосе. – «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей»28. Помнишь?

– Помню, Нико, помню. Только вот…

– Что?

– Не знаю… Всё думаю, почему всё-таки нельзя здесь и сейчас, в этом мире, быть счастливым и делать то, что тебе велит сердце?

– Если в сердце есть Бог, только тогда оно правильно велит. Если нет, всё от Лукавого. Почему бы тебе не сходить к отцу Серафиму? Он ответит на все твои вопросы и направит на путь истинный.

– Может, и схожу…

Кейси продолжала задумчиво вглядываться в икону за стеклом. Лик Богородицы кого-то ей напоминал. Наклон головы, округлый подбородок, грустный взгляд, устремлённый вниз. Нет, показалось.

– Нико, а ты когда-нибудь сомневался?

– В чем?

– В Боге.

– Кейси! Что ты говоришь в Великий пост, в преддверии Пасхи?! У нас отец болен, не гневи Бога и сейчас же моли о прощении!

– Ну послушай, просто послушай! А что, если Бог не один? Ты только представь. Что, если Господь не сразу создал человека, а сначала сотворил других Богов? Почему в Древнем мире верили в нескольких Богов, а в современном верят в одного, хотя ни одного, ни нескольких никто не видел?

– Откуда у тебя в голове это всё взялось? Что ты читаешь, Кейси? С кем общаешься?

Никос еле держался, чтобы не повысить на сестру голос. Его пальцы прикрывали дрожащие губы, а глаза блестели, он уже был готов разразиться слезами отчаяния.

– Я понял! Боже, нет, сестра, скажи, что это неправда! Ты же не встречалась с той женщиной? Ради всего святого!

Кейси молчала. Она боялась признаться Никосу в том, что с тех пор, как посетила «Археллин», её вера сильно пошатнулась: ей не хотелось ранить ни в чём не повинное сердце брата.

Кейси подошла к нему и обняла за плечи:

– Нет, Нико, я с ней не встречалась.

Худое дрожащее тело в её объятиях глубоко вздохнуло, потом слегка всхлипнуло и успокоилось.

– Пообещай мне, что сходишь к отцу Серафиму, – пробормотал он сестре в плечо.

– Обещаю, братишка, обязательно схожу!

Никос удалился в свою комнату, а Кейси подошла к огромному антикварному комоду, выдвинула тяжёлый ящик и вынула старый толстый альбом с фотографиями. Усевшись на диване в позе лотоса, она стала рассматривать фото с её прабабушкой. На всех снимках Дафна была в длинных платьях, юбках или сарафанах. В волнистых волосах, собранных на затылке в слабый пучок с редкими выбивающимися прядями, был неизменно приколот гребешок с древнегреческим орнаментом. Большие миндалевидные глаза выражали уверенность. Прямой, практически без переносицы, нос, волевой подбородок и прямая осанка. Вот её мать сидит на коленях у своей бабушки, вот они идут, взявшись за руки, по Афинам, а вот перед ними уже коляска с маленькой Марией. Без сомнений, мама с бабушкой были очень близки. На следующей фотографии Дафна совсем молодая среди подруг, скорее всего, в фотостудии. У девушки, стоящей рядом, было очень знакомое лицо. Кейси стала вглядываться в черно-белый потёртый снимок. Причёска по моде того времени и полные, округлые очертания фигуры не могли скрыть поразительной схожести с очень знакомым ей человеком. Кейси открыла недавние фотографии в своём телефоне. Выбрав изображение Афродиты, она поставила на него фильтр с эффектом старого фото и приблизила экран к снимку в альбоме. Идентичность была несомненной и пугающей. Никто бы не усомнился в родстве этих двух человек. Но что-то ещё ей не давало покоя, только что именно, она не могла понять, как ни силилась. Аккуратно отклеив фотографию, Кейси отложила её на край дивана и продолжила листать альбом. В двери послышался поворот ключа, и в квартиру вошла мать с полными пакетами продуктов.

– Есть кто живой? – послышался голос из коридора.

– Иду, ма!

Кейси подбежала к Деспине и взяла из рук пакеты:

– Мм… пахнет морем!

– Прекрасные эгейские креветки сегодня привезли. Как вам их приготовить?

– Жареные, – тут же заказала дочь.

– А я люблю в томатном соусе, – послышался негромкий голос Никоса, который откуда-то взялся в проёме кухонной двери.

– Ставрос и отец тоже захотят под соусом, значит, для жарки отделю несколько штук.

– Кстати, а где они?

– На химиотерапии. Михалис не хотел садиться за руль и попросил Ставроса отвезти его.

– Как он сегодня?

– Пока держится, но…

– Я непрестанно молюсь за него и каждый день ставлю свечку, – сказал Никос. – Господь милостив, Он не оставляет тех, кто в Него верит.

– К сожалению, сынок, все мы смертны. Нужно быть готовым к любому исходу.

На глазах Деспины блеснули слёзы. Она отвернулась и принялась чистить креветки. Дети подошли сзади и обняли мать.

– Тебе помочь? – спросили они в один голос.

– Можешь отрезать усики, дочка, а ты, сынок, принеси, пожалуйста, из кладовой лук.

Кейси встала рядом с матерью, закатала рукава, взяла кухонные ножницы и принялась за дело:

– Мам, я хочу у тебя кое о чем спросить.

– Конечно, милая.

– Помнишь, когда ты