под глазами, проступающие сквозь толстый слой пудры, и уставший взгляд выдавали зрелость Сапфо.

– Почему ты так тяжело дышишь, проказник, не можешь сдержаться? Ну иди же ко мне, я тебя успокою, приласкаю.

Она обвила его шею тонкими руками, а потом ловко запрыгнула, вцепившись, как обезьянка, крепкими ногами вокруг мужской талии. Ставрос подхватил девушку под ягодицы. Их взгляды оказались друг напротив друга. Карие глаза Сапфо смотрели в такие же, только мужские, сливаясь с ними, отражаясь и растворяясь в них. Два тёплых дыхания объединились в долгом нежном поцелуе. Их сердца забились в унисон, толкая кровь всё ниже и ниже по горячим телам, связывая их воедино.

Из подъезда вновь раздался грохот закрывшейся двери. Ставрос почувствовал натяжение в брюках и издал удовлетворённый стон. Потом медленно и аккуратно, как хрустальную вазу, он взял девушку за талию и поставил на пол. Она непонимающе смотрела на его лицо, словно не узнавала. Потом взяла за руку и потянула к кровати. Ставрос не шелохнулся. Он чувствовал, что задыхается от внезапно нахлынувшего счастья. Ему хотелось взять её на руки и вынести вон, как из горящей избы.

– Я заберу тебя отсюда.

– Что? Куда это ты меня заберёшь, котик?

– К себе. Ты не должна больше этого делать.

– Ты болен? А что же я буду делать? Или ты будешь меня кормить и одевать?

– Так и будет, Сапфо. Пойдём со мной прямо сейчас! Собирай вещи… или нет, лучше оставь всё это тряпье здесь.

– Послушай, не знаю, что ты там принял перед тем, как прийти ко мне, но я ещё в своём уме. Слава богу, уже большая девочка и в сказки давно не верю. Так что либо снимай штаны и давай займёмся делом, либо проваливай отсюда. У меня, между прочим, время идёт и следующий клиент на подходе.

– Я уйду только с тобой, и никаких больше клиентов!

Сапфо с шумом выдохнула и села на кровать:

– Что с тобой происходит, Ставро? Ты как будто не в себе. Сам на себя не похож. Что за святое выражение у тебя на лице? Или… Стоп! Я поняла! Это твоя новая ролевая игра, да? И кто же ты сегодня? Священник? А я бесстыжая монашка? Я буду грешить, а ты меня наказывать! Только в конце выпори меня как следует за то, что сразу не догадалась.

– Остановись, Сапфо! Я на полном серьёзе! Я люблю тебя и хочу быть с тобой всегда!

– Ты дурак, да? Я – проститутка!

– Мы это скроем, клянусь, никто не узнает о твоём прошлом!

– Прошлом? Это моё настоящее! Единственное, что я умею. И ты никогда этого мне не забудешь. Таких историй много, и все они с плохим концом. Здесь я на своём месте и ниже уже не упаду, пока ты и другие распоряжаетесь только моим телом. Но тебе нужна моя душа, а это – единственное, что у меня осталось!

Глаза Сапфо, словно у напуганного зверька, умоляюще смотрели в бешеные, с сеточкой красных прожилок на белках глаза Ставроса. Он не выдержал и отвёл взгляд. Ему показалось, что у неё откуда-то появилась над ним власть.

И почему раньше ему нравилось наблюдать за тем, как она страдала? Как корчилась в болевых агониях, словно змея на раскалённой сковородке, когда он хлыстал её плетью, кусал или заставлял делать ужасные вещи. Сейчас он был готов сам подставить свою изнеженную кожу под удары кнута, под острые коготки и тонкие, как лезвия, зубки. Он готов был на всё, мог стать ради этой девушки кем угодно – защитником и покровителем, верным псом у её тонких ног…

– Прошу тебя, мне просто жизненно необходимо, чтобы ты пошла со мной…

– Уходи, Ставро.

– Хорошо, я уйду. Только знай, что я вернусь за тобой.

Он развернулся и ушёл.

Сапфо смотрела из окна на удаляющуюся черную фигуру. Внизу отчётливо хлопнула в третий раз чья-то дверь.

Глава 18.

Сапфо

При рождении мать дала ей имя Людмила. В начале девяностых приехавшая из Украины танцовщица Светлана попала в руки поджидавших в аэропорту «работодателей», которые тут же продали её и прилетевших с ней девушек в сексуальное рабство. Клиенты ходили днём и ночью, а контрацепция в пакет средств гигиены, выдаваемый еженедельно вместе с продуктами питания, не входила. Девушки предохранялись бабушкиными методами, которые нередко давали сбои. Именно благодаря такому сбою появилась на свет Людмила, или, как её сразу же перекрестили, Мила. Девочка росла среди маминых подруг, меняя квартиры и города, знакомясь с бессчётным количеством людей разного возраста и социального положения. Милочка всегда была очень худенькой и маленькой девочкой, её часто не замечали, задевали и даже забывали. В подростковом возрасте у неё не наблюдалось никаких признаков зрелости и ни намёка на половое созревание. А Мила мечтала быть привлекательной и желанной, как её мама. «Перед красивой женщиной все мужчины одинаковые. Они – как разноцветные попугайчики, которые твердят одно и то же, нетерпеливо перебирая лапками по жёрдочке, – учила её мать. – Мужчина может быть в своей обычной жизни кем угодно: адвокатом, президентом, врачом или священником. Но когда им нужна женщина, они все равны. Мужчина может обесчестить женщину только однажды, в первый раз. А потом его мужская сила в её руках. В прямом смысле».

По воскресеньям Светлана водила дочь в церковь. Они простаивали службу от начала до конца, причащались и исповедовались. О том, чтобы в воскресное утро подольше поспать, не было и речи. Свечки, припадания губами к иконам, а потом к тыльной стороне рук священников, строгое соблюдение постов и обязательное ношение нагрудного крестика в жизни Милы шли бок о бок с прелюбодеянием, сквернословием, ложью и корыстью. Девочка знала молитвы на старославянском и греческом языках, а вместо курортных пляжей они посещали монастыри и храмы, где хранились чудодейственные мощи святых. Светлана кардинально преображалась, как только переступала порог очередного храма. Она накидывала на голову платок, смиренно опускала белёсые ресницы, складывала пальцы рук в замок и принималась долго молиться. Выражение её лица становилось кротким, беззащитным и даже каким-то скорбящим. Священник задерживал на женщине со славянской внешностью свой взгляд, стараясь не упустить случая погладить её по светлым волосам, подержать за руку, подольше исповедовать. Выйдя из церкви, едва завернув за угол, Светлана доставала зеркальце, губную помаду, тени, тушь, румяна, и через пять минут это был уже совсем другой человек. Мила не задавала матери лишних вопросов, поскольку в детстве часто получала за них по губам. Светлана порола дочь за каждую мелочь и не стеснялась делать это на людях, громко выкрикивая грубые обидные слова на русском языке. Посещение святых мест, по мнению Светланы, входило в обязанность каждого христианина. И не важно, куда он пойдёт дальше и что будет делать. Главное – регулярно раскаиваться и исправно поститься.

Несмотря на частые переезды, Мила неплохо училась. Особенно легко ей давались иностранные языки, и древнегреческий был в их числе. В двенадцать лет она в оригинале читала «Илиаду» и «Одиссею», комедии Аристофана, трагедии Софокла и Еврипида, обожала диалоги Платона и учение Аристотеля. Был у девочки любимый томик с поэзией Сапфо Митиленской, некоторые стихи она знала наизусть. Иногда девочке казалось, что она не принадлежит этому миру, и тогда она придумала свой. И прочно поселилась в нём. Это было несложно в такой стране, как Греция, где почти в каждом городе обязательно встречались древние руины, устоявшие, несмотря на разрушительное время, колонны, незаконченные археологические раскопки. Миле казалось, что века не властны над этой страной и под ногами всё