— Ступай с Богом, — и выпроводила изумленную девушку из квартиры.

Оказавшись на улице, Даша оглянулась на дом ясновидящей. Из окна второго этажа на нее смотрела обычная женщина. Даша даже подумала, уж не привиделось ей все это? Вопросов меньше не стало, а вот душу гадалка ей разбередила.

Мысли неслись одна безумнее другой: вернуться домой, ведь та сказала «Рядом». Оставаться в Москве — ведь рядом может означать именно здесь. Одно было ясно: надо искать. Только искать не самой, не с помощью гадалки, а обратившись к профессионалам.

Только вернувшись в общежитие, Даша вспомнила о письме, которое на бегу взяла у вахтерши. Оно было от мамы. Даша отругала себя за забывчивость. А вдруг там что-то важное. Мать ведь никогда не писала ей — достаточно было разговоров по телефону.

Дрожащими руками вскрыла конверт и удивилась. Это были стихи:

И все. Больше ни строчки.

— Что с мамой? Ей там плохо и одиноко. Раньше она не писала стихи. В них столько печали… Надо ехать домой. Надо успокоить. У меня ведь все хорошо, почему она решила, что у меня проблемы?

Торопливо набрала номер:

— Мамулечка, дорогая моя, у меня все хорошо. Как ты там? Не скучай. Я скоро приеду. Я очень тебя люблю, родная моя.

— Дашенька, прости за то письмо. Я тебя расстроила. Как-то накатило. Я больше не буду.

— Мамочка, я беру билет и выезжаю. Ужасно соскучилась. Надеюсь на куриный пирог, а?

— Конечно, зозулька моя.

— Как ты меня назвала?

— Зозулька — это Божья коровка. Так меня ласково называла моя мама.

— А мне нравится. Мамочка, я еду к тебе…

В доме Ирины и Аркадия было тревожно, неспокойно. С тех пор, как Настя поступила в медуниверситет и практически не бывала дома, здесь поселилась тоска. Ирина ушла в себя. Аркадий изо всех сил старался поддержать ее. Однако и сам испытывал опустошение. С отъездом Насти жизнь для них, казалось, утратила всякий смысл.

Синдром опустевшего гнезда, откуда исчезла радость со времени покинувшей его повзрослевшей дочери, стал постоянным спутником этой молодой еще семейной пары. Они остро ощущали пустоту, которую чем-то надо было заполнить.

Аркадий весь ушел в работу. И даже решил взяться, наконец, за осуществление своей давешней мечты — написать роман. Правда, сейчас задуманный ранее сюжет о призвании женщины, созданной Всевышним исключительно для служения мужчине, уже казался ему пошлым. Хотелось создать нечто необычное, сногсшибательное и отвечающее духу времени. Это было не просто, и он маялся. Только не в поисках образов. Это было в прошлом. Его вдохновение дремало, Муза крепко спала, а сам он растворился в скучных буднях, заполненных написанием пресс-релизов на животрепещущие темы действительности.

Ирина стала походить на сомнамбулу. Она, словно тень, бродила по опустившей квартире. Казалось, что она порой даже не замечала присутствия Аркадия, задремавшего перед телевизором.

На автомате готовила кушать, протирала пыль, и даже стала вязать. Однако особого рвения к этому увлечению не проявляла. Поэтому начатый шарф сиротливо лежал в корзине, которую она время от времени доставала, перебирала клубки ниток и тут же откладывала это занятие на неопределенное время.

Она часто стояла у окна, задумчиво глядя перед собой. Мысли, которые гнездились в ее голове, были сосредоточены на двух основных вопросах: как там Настена и — неужели никогда?

Первый из них обычно заканчивался звонком. Ира требовала от Насти подробный отчет за прошедший день. Та успокаивала мать, понимая, как тяжело переносит она ее отъезды.

Второй вопрос не давал покоя долгие годы. Он доводил ее до отчаяния, до иступленного желания продолжить поиск Настиной сестры. Но, понимая, что все варианты уже были испробованы, она погружалась в неизбывное уныние. В такие минуты жизнь ее теряла всякий смысл. Вопросы, которые она задавала себе в подступившем отчаянии, сводились к одному:

— Зачем я живу…

Здравый смысл возвращал ее к мыслям о Насте:

— У тебя есть Настя. Ты нужна ей. Она еще так молода. И вообще — скоро она приедет, и все будет хорошо.

— Хорошо не будет никогда, — возражало отчаяние. — Раз мы не можем найти следы моей малышки (вторую дочку представляла только что родившейся крохой), значит ее уже нет в живых…

— Бред! — возражал голос разума, — известно ведь, что ее удочерили!

— Аркадий! — Ирина бросалась к мужу, — надо возобновить поиски. Я так больше не могу.

Подобные сцены заканчивались истерикой. После них Ира впадала в депрессию, сопровождающуюся жуткой головной болью. Эта боль стала постоянным спутником ее болезненного состояния и не оставляла ее ни на минуту.

Целый ворох таблеток, которые она беспорядочно глотала, не приносил облегчения. С каждым днем боль становилась все мучительнее и невыносимее. Ирина все откладывала визит к врачу. Аркадий настаивал. Ему тяжело было смотреть, как она мучается.

Единственное, чем он мог помочь ей, — убедить пройти обследование. Настя тоже настаивала на этом.

После очередного приступа головной боли, купировать которую удалось только с помощью Амитриптилина, врач Скорой помощи настоятельно посоветовал выяснить причину болевых ощущений такой интенсивности. Но категорически отказал в просьбе оставить пару таблеток на всякий случай, мотивировав свой отказ тем, что болевой синдром такого характера может сигнализировать о серьезных проблемах.

Слова доктора стали последней каплей, после которых Аркадий больше не стал слушать заверения Иры, что ей уже полегчало. Было решено не откладывать посещение врача.

* * *

Вердикт врача был неутешительным. Вывести Ирину из депрессивного состояния могли только положительные эмоции. Только где их было брать? Обрисовав невропатологу, а затем и психотерапевту печальную причину стрессового состояния жены, Аркадий с надеждой смотрел на врача.

— Понимаете, постоянное погружение в безрадостные воспоминания, непреодолимое чувство вины и отсутствие надежды на удовлетворение потребности найти дочку будут только усугублять ситуацию. В психологии есть такое понятие, как незакрытый гештальт. Это именно то состояние, в которое все глубже погружается ваша жена. Незавершенность ситуации снова и снова возвращает ее к мысли о содеянном грехе. А это — прямая дорога к неврозу.