30 сентября явился он под Эндери (Андреев аул), но командир Кабардинского егерского полка Козловский приказал вынести на валы всех больных и раненых и раздать всем ружья, а со здоровыми сам Шамиля атаковал. Шамиль отошел, но 30 октября, через месяц, взял Гергебиль и отрезал южный Дагестан от северного. Весь Восточный Кавказ загорелся. Русские в Дагестане еле сумели объединить силы, чтоб не пропасть поодиночке. На туземную конную милицию не рассчитывали, водили ее за собой, чтоб она преждевременно не бежала к Шамилю.

В 1844 году на Кавказ подошли подкрепления, тысяч сорок. С 1831 года с обеих сторон Кавказа русские развернули к этому времени еще 47 линейных батальонов. С ними вместе русские войска достигли здесь 150 тысяч. Но и с такими силами ничего сделать не смогли. Торопились наказать, а торопливость – плохой помощник. Авторитет Шамиля оставался как никогда высок. К нему перешел местный владетельный князь Даниэль Елусийский, числившийся генерал-майором в Гродненском гусарском полку. Сменил свой генеральский ментик на чалму, а гусарство – на шариат.

Решил Государь покончить с Шамилем одним ударом – идти в Андию и занять резиденцию Шамиля – аул Дарго. «1) Разбить, буде можно, скопища Шамиля. 2) Проникнуть в центр его владычества. 3) В нем утвердиться». Для исполнения такого плана понадобился решительный и опытный начальник. В декабре государь снял Нейдгардта и назначил командующим Отдельным Кавказским корпусом и наместником на Кавказе генерал-адъютанта Воронцова, героя Бородинского сражения.

В Дарго русские уже побывали. В 1832 году генерал Вельяминов этот аул занимал и разорил. Торнау, участник той экспедиции, вспоминал: «Помню я даргинскую кукурузу ростом выше человека на коне; много сабель поломали на ней наши татары, с ожесточением уничтожавшие все чеченское из мщения за поругание убитых товарищей.

Без выстрела мы разорили Дарго и вернулись в Белготой».

Но тогда о Шамиле и слыхом не слыхивали, и аул среди других ничем не выделялся. Теперь же другое дело – ставка Шамиля.

Надеялись, между прочим, на разногласия внутри неприятельских толпищ. Слабый здоровьем, но обладающий отменным слогом Головин писал Воронцову еще зимой: «Одна надежда, что горские племена, доведенные до крайности, ожидают только случая, чтобы свергнуть железное иго мюридов, над ними тяготеющее… но сами они освободиться из-под власти Шамилевой партии не в состоянии».

Старшие начальники по опыту прошлых походов не ждали от этой экспедиции ничего хорошего. Пройдет она, как градовая туча, полосой, наделает шуму и разоренья и умчится, не оставив прочных следов. Но Воронцов решил исполнить Высочайшую волю и стал готовиться к походу на Дарго.

Надеясь на предстоящие представления к чинам и орденам, прибыли к Воронцову из гвардии полковник Бенкендорф, Строганов, сын Паскевича, князь Барятинский, Сколков, Вольф, принц Александр Гессенский со свитой. Но Воронцов уже был окружен старыми одесскими клевретами. Вместе с ним из Одессы явились князь Гагарин, граф Галатерси, барон Николаи, князь Васильчиков, князь Андроников, а также Нечаев, Давыдов, Маслов, Лисаневич и кое-кто из крымской татарской знати. А кроме того к свите главнокомандующего присоединились бывшие ранее при Нейдгардте Глебов, князь Козловский, князь Трубецкой, полковник Дружинин, генерального штаба капитан Верёвкин, барон Минквиц, князь Лобанов, 60-летний генерал Викторов, начальник жандармского управления Кавказского округа, и генерал Фок (его кавказцы тоже относили к числу дилетантов). Это не считая многочисленных обер-офицеров, состоявших адъютантами и ординарцами при перечисленных особах, и несчитанное количество нижних чинов, взятых в драбанты, денщики и тому подобное. Собравшееся воинство вместе с огромным обозом получило у кавказских офицеров название «армия Ксеркса».

Все это общество славно погуляло перед походом в станице Червлённой, пока не получило 28 мая приказ собраться в крепости Внезапной.

Главная квартира все это время обреталась в Таш-Кичу, пользовалась гостеприимством князя Умциева, местного владетеля, служащего в Петербурге. В самом укреплении, обнесенном земляным валом, в то время стояло всего два здания – дом воинского начальника и казарма.

Части, выделенные для экспедиции, делились на Чеченский отряд генерала Лидерса, командира 5-го пехотного корпуса (13 батальонов, кроме милиции, 13 казачьих сотен, 28 орудий), и Дагестанский отряд генерала Бебутова (10 батальонов, 3 сотни, 18 орудий). Но общее командование взял в свои руки Воронцов, а начальником штаба при нем стал театрально храбрый генерал Гурко.

29 мая войска Чеченского отряда вступили во Внезапную, где квартировал Кабардинский полк полковника Козловского, имели там дневку и после молебна рано утром 31 мая 1845 года под командованием графа Воронцова выступили в поход.

Повел Воронцов батальон Литовского полка, два батальона Замосцкого, два – Навагинского, три – Куринского и один – Кабардинского, две роты саперов, роту Кавказского стрелкового батальона, две дружины пешей милиции (всего 1000 милиционеров), две сотни Кавказского линейного полка, сотню – Кубанского, сотню – Ставропольского, две – Моздокского. И местной дворянской конницы у него хватало – 5 сотен грузинской милиции, сотня кабардинской и сотня дигорской. Артиллерии набрали с бору по сосенке, с трех бригад, из пяти батарей – двух легких, двух горных и Донской № 1, всего 28 орудий. Тысяча вьючных лошадей понесли на себе тяжести. Как писал один из участников похода, офицер Куринского полка Николай Горчаков, отряд двигался «медленно, но весело» вдоль зеленой цепи гор.

Зрелище воистину было величественное. Над Воронцовым везли бело-красный значок, и окружали его конвойные курды в национальной одежде с длинными пиками. Над Лидерсом развевался значок красно-черный, над Гурко – просто красный, а над Пассеком – красный с черным крестом. Роты шли полнокровные, по 200 штыков. На лицах солдат молодые офицеры видели «смесь добродушия с самоуверенностью, спокойствия с сознанием собственного достоинства»[19].

В разгар этого похода Донской казачий Шрамкова № 20 полк и прибыл на Линию, на ее левый фланг, что произошло, согласно документам, 10 июня 1845 года.

Левый фланг – Сунжа и Качкалыковский хребет. К югу от Сунжи и Кумыкской плоскости чеченские земли: на восток до реки Якташ, на юг – до Андийского хребта. За хребтом – лезгины. Между Сунжей и Аргуном – Малая Чечня, к востоку от Аргуна – Большая Чечня. Первая на равнине, вторая в горах. Везде вековые леса. Среди них на полянах – многолюдные аулы. Но многие чеченцы живут в отдельных хуторах, рассеянных по непроходимым трущобам. Эти трущобы и составляют надежнейшую оборону их жилищ.

Вся Чечня прорезана множеством рек и потоков, текущих с гор, с юга на север. Река Сунжа обтекает Чечню с запада и с севера, отделяет ее от земли ингушей и от Малой Кабарды. А уже в Сунжу с правой стороны впадают другие речки – Фортанга, Нетхой, Гехи, Гойта, Аргун, Джалка, Хулхулау. На карте похожи они все вместе на расческу с загнутой ручкой.