Лошадьми в Нагорном Дагестане и в лесистой Чечне всегда нехватка. Шамиль же хотел иметь многочисленную конницу для ведения маневренной войны, чтоб появляться, где его не ждут. Перед каждым набегом осматривал каждую лошадь. Если какая-то лошадь имаму не приглянется, всадника с собой не берут. В 1841 году приказал он всем лезгинам, способным носить оружие, завести лошадей. Кто не имел на то денег, должен был продать часть земли или имущества, а в противном случае сажался в яму. Народ стал роптать, и имам смилостивился, конницу стал набирать из узденей и аульской верхушки. Но в ополчении его все же конница пехоту численно превосходила, примерно как семь к пяти.

Наиб Хаджи-Юсуф, чеченец, возглавлявший Гехи, раньше служивший в египетской армии турок, хотел создать в Чечне и Дагестане войско наподобие турецкого.

Пехоту назвали «мешшат», а конницу – «феварис». «Феварис» – слово арабское, множественное от «фарис» – всадник. Помните у Лермонтова?..

Собравшихся на сражение или в набег делили на тысячи, которые назывались «альф», на сотни – «миа» и на десятки – «ашара». Для удобства командования ввели разделение каждой тысячи и сотни на две части. Пятьсот всадников назывались «хамса-миа», а пятьдесят – «хамсин».

Но дисциплина сильным местом этой армии не стала, наоборот, подавляла чеченцев. «Чеченцы, – писал очевидец и участник, – с большой сметливостью и искусством вредили нам, если они действовали врассыпную и по собственному побуждению и увлечению. Действуя в массах и под предводительством своих наибов, а тем более Шамиля… в чеченцах не только не видно было искусства, ловкости и энтузиазма, но они становились трусами».

Свои аулы защищали ополченцы с большой храбростью, но когда Шамиль собирал их в дальний поход, шли неохотно. «Лучше просидеть год в яме, чем пробыть месяц в походе», – говорили.

Имелись и постоянные отряды, которые ополченцами не пополнялись. Отряды состояли из воинов, набираемых по одному из десяти семейств и называемых «муртазеки». Слово это происходит от глагола «зарабатывать свое пропитание» и значит примерно – «солдат, получающий свой паек», в противоположность бойцу ополчения, который питался за свой счет, тем, что захватил из дому. В походе и в бою муртазеки составляли отборную конницу и действовали отдельно. Командовали ими «мазуны». В перерывах между походами муртазеки следили за народом, как тайная полиция, – исполняет ли правила шариата[21]. Пассек писал, что «муртазигатами называются избраннейшие из мюридов, самые ревностные фанатики. Муртазигаты содержатся за счет деревень и составляют постоянных служителей Шамиля, обрекших жизнь свою в жертву для утверждения шариата… Чтобы не было лицеприятия, то муртазигаты одного общества помещаются в аулы другого и при том они, по большей части, люди бедные и незначительные». Эти зачатки постоянной армии чаще имели распространение в нагорном Дагестане. Тот же Пассек отмечал: «… хотя в Чечне существуют муртазигаты и мюриды, но число их не так велико, как в горах, и по врожденной храбрости чеченцев едва ли существует разница между фанатиками и простыми людьми».

Муртазеков Шамиль одел в желтые черкески и велел обвязать папахи зелеными чалмами. Начальники их носили черные черкески. Те, кто дал клятву умереть за Шамиля, носили на чалме зеленую прямоугольную нашивку.

Наибы имели свои дружины. В поход Шамиль приказывал им выходить, имея тысячу всадников. Дружинники назывались «мюридами». За свою службу при наибе мюрид получал все, в чем нуждался, даже оружие и одежду. Мюрид служил своему наибу, а потом уже имаму. Эти ходили в набеги за добычей. Так во все времена и у всех народов действовали феодалы.

Сталкиваясь с этим войском, отражая его набеги, русские генералы оценивали противника правильно: муртазеки «упорны и храбры до исступления, мюриды менее опасны, а поголовное ополчение вовсе не опасно»[22].

В 1843 году Шамиль организовал свою артиллерию. Первоначально артиллеристы состояли из беглых русских солдат, потом стали к ним добавлять и местных.

Сам Шамиль имел телохранителей – 120 мюридов, 12 онбаши (десятников) и начальника стражи. Мюриды набирались из 300 семей, живущих в аулах Чиркей и Гимры, которые обязались содержать при Шамиле постоянно 200 стражников. А в 1845 году сообщали, что охраняют его 400 мюридов и 300 беглых русских солдат.

Чеченцам Шамиль особо не доверял, считал их «народом скверным, разбойниками, которые только тогда сделают что-нибудь доброе, когда увидят, что над их головами висит шашка, уже срубившая несколько голов». Впоследствии рассказывал он пленившим его русским: «Бил я и шатоевцев, и андийцев, и талбутинцев, и ичкерийцев; но я бил их не за преданность русским – вы знаете, что тогда они ее не выказывали, а за их скверную натуру, склонную к грабительству и разбоям… И вы будете их бить за ту же склонность…»

Первый месяц по прибытии на Кумыкскую линию полк № 20 просто обживался. Сохранился отчет командира полка о событиях, произошедших в полку за июнь 1845 года[23]. Почерк у командира полка – мелкий-мелкий и… дрожащий. Докладывал подполковник Шрамков о месте расположения полка, о том, что «весь полк состоит под командою начальника Левого фланга кавказской линии генерал-майора Фрейтага». Провиант казаки получают из Амир-Аджи-Юртовского провиантского магазина. Лошади – на подножном корму. Мундиры казаки «строют от себя». Имеют они ружей «своих» – 804, пистолетов – 198, шашек – 804, пик – 710. Обоза при полку нет. Обозных лошадей, ящиков для казны и для аптеки при сформировании выдано не было.

По дороге и за первые три недели на Линии полк потерял 9 человек больными.

13 мая в госпитале при Средне-Егорлыкском карантине, на границе области остались Доста Давашкин с переломом правой руки и Васька Всабинов, страдающий «помешательством ума».

31 мая в Александровском госпитале остался Якуш Шарапов, у которого началась лихорадка.

8 июня в Моздокском военном госпитале оставили Григория Акатнова, страдающего «чахлостью». А 13 июня, по прибытии к месту службы, отправили в госпиталь в Червленной станице сразу пятерых – Конона Клеменова и Дмитрия Лазарева, страдающих лихорадкою, Алексея Зотова, подцепившего венерическую болезнь, Тита Калмыкова, болеющего «ломотою», и Михаила Исаева, страдающего «всем корпусом».

Два офицера отстали от полка и числились в отпуске с мая по разрешению войскового начальства – есаул Турчанинов по 1 сентября 1845 года и хорунжий Балабин по август. Зато к полку прикомандировали сотника Ивана Попова «впредь до удобного случая к отправлению его в полк № 19, командированный на реку Сунжу».