открыто. Получив отказ, они вышли из города и устроили в окрестных полях собрания, на которых было по две, три и четыре тысячи человек. Все попытки помешать этим собраниям были безуспешны, а беспорядки в городе каждый день становились сильнее. Слух, что правительство послало свои войска разогнать собрания, заставил негодующий народ собраться перед городской ратушей. Когда их убеждали разойтись, эти люди кричали: «Мы хотим видеть принца Оранского!»

Этого же хотела и Маргарита: кроме него, у нее не было никого, кому можно довериться. Особенно ненадежной была армия, потому что многие младшие офицеры подписали компромисс. Когда Маргарита обратилась к главным военачальникам, чтобы узнать, могут ли они гарантировать, что их войска сохранят верность, если будут направлены подавлять беспорядки, ответы ее не успокоили. Даже Вильгельм сказал с пугающей откровенностью, что не может гарантировать ничего. И все же если не сможет Вильгельм, то никто не сможет прекратить беспорядки в Антверпене, и Маргарита попросила его поехать туда.

Ее письмо застало его в Бреде, где Анна очень скоро должна была родить. Беременность в какой-то степени позволяла простить, хотя и не оправдывала, возраставшую агрессивность Анны. Склонная по натуре к болезненным переживаниям, она терзала себя мыслями о мимолетных любезностях, которые Вильгельм оказывал добродушной жене Бредероде, но в первую очередь ее бешеная ревность была направлена против Людвига. Анна была неспособна понять, что ее собственное поведение заставляет мужа предпочитать более теплую дружбу его брата, и всюду намекала, что Вильгельм находится в тайном сговоре с братом и Людвиг делает лишь то, что ее муж ему внушает.

Вильгельму трудно было покинуть жену и из-за ее беременности, и из-за ее злобных бестактных выходок, но у него не было выбора: он должен был подчиниться приказу регентши. В начале июля 1566 года он выехал в Антверпен, взяв с собой лишь малое число своих слуг и ни одного солдата.

Известие о его приезде раньше его достигло взволнованного города, и, когда оставалось три мили до антверпенских ворот, Вильгельм увидел возле себя Бредероде с его ста пятьюдесятью всадниками. Они гарцевали на конях рядом с Вильгельмом и стреляли в воздух из пистолетов, как позже делали всадники, оповещавшие о приезде цирка. Как только он поравнялся с ними, они закричали «Да здравствуют гёзы!» и продолжали это кричать до самого въезда в город. Восторженные толпы, стоявшие вдоль дороги, подхватывали этот крик, а в самом городе путь Вильгельма по переполненным людьми улицам стал почти триумфальным шествием. Сам Вильгельм отвергал эти приветствия: он не только не улыбался народу, но и с упреком качал головой, когда раздавались крики, поднимал и опускал руку, явно пытаясь заставить людей замолчать. Даже ехавший рядом с ним на коне Бредероде, который делал все возможное, чтобы поощрить демонстрантов, притих после того, как Вильгельм, повернувшись к нему, с необычной для себя строгостью сказал: «Следите за своими поступками, иначе вы доживете до того, что пожалеете о них».

Никогда еще принц Оранский не ставил так беспощадно и решительно на кон свою личную популярность против воли несдержанного большинства. Он все еще оставался слугой короля, он все еще надеялся (верить в это он уже вряд ли мог), что хорошим поведением нидерландцы смогут смягчить сердце Филиппа, и он был убежден: что бы ни сделали конфедераты, это будет бесполезно и безрезультатно. Возможно, самым сильным чувством из тех, которые руководили им в то страшное лето, было понимание, что он должен снова сделать жизнь удобной для обычных мужчин и женщин. Беспорядок в политике нравится шумному меньшинству все время, пока продолжается, и нравится большинству часть этого времени, но Вильгельм хорошо знал, что в конечном счете жители Антверпена хотят продолжить свои повседневные дела. Крупнейший центр мировой коммерции не мог позволить себе крайности в политике, иначе он повредил бы системы, жизненно важные для него самого.

Обойдя своим вниманием безответственного Бредероде, Вильгельм сразу же выбрал себе заместителем своего друга, пенсионария Весембека, чьи здравомыслие и разумный патриотизм были ему хорошо знакомы по прежнему опыту. Весембек в течение всей весны того года часто приезжал в Бреду и был так же, как Вильгельм, сторонником умеренного среднего пути между крайними католиками и крайними протестантами. Весембеку он доверил поручение объяснить городскому совету его меры и посоветовать лучшие способы их проведения в жизнь. А по поводу того, как прекратить беспорядки, как не дать толпам кальвинистов собраться в окрестностях города, спасти священников, монахов, монахинь и набожных католиков от назойливых придирок, которые доставались им всем без разбора, и от ежедневного страха, который уже делал их жизнь невыносимой, у Вильгельма было свое мнение. Маргарита, с тревогой наблюдавшая за ним из Брюсселя, ожидала, что он будет действовать сильной рукой, но он был мудрее. «Мадам, справиться с этим силой невозможно», – писал он. По своему опыту он знал, в чем корень неприятностей – в том, что еда дорога, торговля в упадке, работы слишком мало. Причиной всех этих бед частично была политика Филиппа, а частично конкуренция англичан в торговле тканями. Вильгельм не мог найти лекарства против этих болезней, он мог лишь облегчить положение дел на время до восстановления порядка. Первым делом он создал рабочие места для безработных, начав при помощи муниципалитета программу общественных работ. Затем он выпустил прокламации, в которых людей призывали отказаться от буйных сборищ за пределами города или по меньшей мере приходить на них без оружия, потому что правительство не намерено причинять им никакого насилия, а даже теперь разрабатывает политику умеренности, при которой им позволят молиться достойным образом в пределах самого города. Он добавил к этому, что их неуклюжие попытки принудить или запугать правительство причинят им только вред.

Сам же он являлся на мессы с показной торжественностью. Было интересно, к чему приведет эта демонстрация его официальной католической веры: лишит популярности его или подорвет популярность экстремистов? Как Вильгельм и надеялся, жизнь дала на этот вопрос второй ответ: его пример успокоил католиков и вернул к более разумному поведению колеблющихся. Примерно в середине августа он сообщил Маргарите, что все нормально и что возобновляется деловая жизнь на набережных, где несколько недель никто не торговал. Показывая, что искренне верит в хорошее поведение города, он послал за Анной, вызывая ее к себе. Она, даже подчинившись, сумела создать ему дополнительные неприятности: по дороге она забрала с собой от регентши свою падчерицу. Помимо того, что это было невежливо по отношению к Маргарите, Вильгельм не желал, чтобы его дочь, еще ребенок, пострадала от вспышек гнева мачехи или от