назначили пенсию»; государственные акции в сознании простого русского человека приравнены к явлениям природы, их источник представляется таким же таинственным, как и то, что управляет сменой времен года; старение и приближение естественной смерти уравниваются с арестом и насильственной гибелью – ни на то, ни на другое человек повлиять не может, всем управляют упрятанные в эллиптической грамматической конструкции «они», которые арестовывают и объявляют амнистии, выдают зарплаты и отправляют на пенсию.

В том же 1968 году в № 7 «Нового мира» были напечатаны «Плотницкие рассказы» Василия Белова. В них мы сталкиваемся с аналогичным применением эллипсиса (у писателя, весьма далекого от Трифонова эстетически). В главах XIII и XIV Авенир Созонков рассказывает о своей комсомольской молодости, о том, как он сбрасывал колокол с колокольни деревенской церкви «да еще и маленькую нужду оттудова справил», как выдан был ему наган – доверенному лицу советской власти, организатору колхоза. Основное же содержание его хвастливых историй – как он вымогал у крестьян бесплатное угощение, требуя к тому же, чтобы они унижались перед ним, как он пригрозил не пожелавшему унизиться Федуленку объявить его кулаком, потому что «у него две коровы, два самовара». Что случилось с Федуленком в дальнейшем, не говорится, а Созонков до старости продолжает считаться главным активистом в деревне, он непременный «секлетарь» колхозных собраний.

Выслушав рассказ Созонкова, автор (первое лицо повествования) смотрит в окно:

Дом Федуленка, где была когда-то контора колхоза, глядел пустыми, без рам, окошками. Изрешеченная ружейной дробью воротница подвальчика с замочной скважиной в виде бубнового туза висела и до сих пор на одной петле. На князьке сидела и мерзла нахохленная ворона, видимо, не зная, что теперь делать и куда лететь. По всему было видно, что ей ничего не хотелось делать228.

Эллипсис: сообщение о дальнейшей судьбе Федуленка и его семьи опущено, но мы знаем, что в своем доме он не жил (там «была когда-то контора колхоза») и что новые хозяева дома отличались от трудолюбивого и исполненного достоинства Федуленка – дом пропал от пренебрежения и вандализма. Упоминаемая в заключение отрывка ворона – традиционный русский символ запустения, поражения, смерти.

5.4.4. В заключение стоит упомянуть и ту ауру эллиптичности, которая возникает в целом корпусе произведений отдельных писателей просто в силу того факта, что они последовательно воздерживались от тем и трактовок, навязываемых большинству правящей идеологией (например, Пришвин, Паустовский).

5.5. Цитата

Как мы показали на примере эзоповского пародийного использования пушкинского «Пророка» и «Размышлений у парадного подъезда» Некрасова, нередко сохраненные в целости строки оригинала начинают выступать в качестве эзоповских цитат, то есть автор, использующий цитату, наполняет ее содержанием, отличающимся от вложенного в нее ее непосредственным автором. То же делается порой и в прямой, не пародийной форме. Например, в стихотворении Наума Коржавина «Вариации из Некрасова»:

…Столетье промчалось. И снова,Как в тот незапамятный год —Коня на скаку остановит,В горящую избу войдет.Ей жить бы хотелось иначе,Носить драгоценный наряд…Но кони – все скачут и скачут.А избы – горят и горят229.

(Выделенные нами строки – прямая цитата из Некрасова, его вошедшая в поговорку характеристика русской женщины230.)

5.5.1. В публицистике излюбленным еще с XIX столетия и до сих пор широко употребляемым приемом эзоповского использования цитат служит приведение высказываний идеологических противников режима в обрамлении идеологически правильных, с точки зрения русской цензуры, аргументов. Причем последние выражаются в столь нарочито банальной форме, что не воспринимаются читателями всерьез, играют лишь экранирующую роль231. № 12 серого и ортодоксального журнала «Москва» стал в 1968 году эзоповским бестселлером не только из‑за опубликованного в нем цитированного в этой главе стихотворения Липкина, но и благодаря рецензии В. Архипенко на книгу американского советолога Дж. Биллингтона The Icon and the Axe. В рецензии на фоне, возможно, намеренно невыразительных опровержений критика сверкали милые сердцу диссидентов перлы цитат:

(Ленина) не интересовала правда ни в одном из двух ее значений: ни в смысле научного факта (правда – истина), ни в смысле нравственного принципа (правда – справедливость).

Ленин «тщательно» порывает с верой в существование объективных нравственных законов человеческого поведения.

Ясное индуктивное мышление современного научного духа (перевод! – Л. Л.) было совершенно незнакомо Ленину232.

Здесь мы имеем дело с особенной разновидностью эзоповских цитат, своего рода ЭЯ наизнанку: вместо намека, обычно лежащего в основе ЭЯ, появляется возможность называния вещей своими именами.

(Этот литературный феномен стоит в прямой связи с явлением колоссального социального значения, которое следует учитывать всем исследователям русской интеллектуальной жизни советского периода: при том, что прямой доступ к источникам, особенно в области философии и социальных дисциплин, для большинства русской читающей публики закрыт, русские интеллектуалы научились публиковать и извлекать массу информации из монографий и статей, мнимо или подлинно направленных против западных концепций; книги с названиями типа «Структурализм: за и против», «Экзистенциализм – философия упадка», «Неотомизм на службе реакции» и т. д., и т. п. составляют значительную часть личных библиотек далеко не марксистски настроенных читателей.)

В заключение этой секции хочется привести один эпизод использования эзоповской цитаты, ярко запечатлевшийся в памяти автора этих строк. В Ленинградском Большом драматическом театре им. Горького была премьера спектакля «Горе от ума», поставленного по комедии Грибоедова Г. А. Товстоноговым. Спектакль начался так: в зале погас свет, и луч прожектора осветил на занавесе слова, нечто вроде эпиграфа:

…черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!

А. С. Пушкин233

Это был тот редчайший случай, когда зрительская овация разразилась не в конце, а в начале спектакля, до того как актеры произнесли хотя бы единое слово. Через несколько дней цензура запретила театру использовать эпиграф из Пушкина.

5.6. Сдвиг

Этот ЭЯ, широко применяемый для маркирования экзотических, исторических и фантастических парабол, объясняется и иллюстрируется в соответствующих разделах (см. выше, а также в Главе IV).

5.7. Reductio ad absurdum и non sequitur234

Представляя Салтыкова-Щедрина в английском журнале The Academy, Тургенев объяснял такие щедринские нелепицы (абсурдистские, в терминологии более позднего времени, детали), как голова чиновника, сделанная из pâté de foie gras235, следующим образом:

Очень возможно, что подобные нелепости введены с умыслом, чтобы огорошить подозрительного или чиновного читателя236.

Разнообразные стилистические и сюжетные абсурдизмы Щедрина вводили в заблуждение не только цензуру, но и иных критиков (см. высказывание Писарева в I.4.1), принимались за приемы развлекательности, тогда как на деле были эзоповскими приемами, экранами и маркерами. В стратегию Щедрина входил, видимо, и расчет на новизну жанра: нелепые образы и абсурдные ситуации в литературе «подозрительный или чиновный читатель» привык ассоциировать с водевилем и другими безобидно развлекательными жанрами, сатира же до той поры держалась ближе к изображаемой