– Хорошо, я внимательно вас слушаю, – вздохнула я, чувствуя, что сегодня вряд ли приеду к Джеймсу вовремя. Но работа была превыше всего. Хотя меня не покидало чувство, что я нарвалась на сумасшедшего.

– Первое представление «GRIM» состоялось 2 апреля 1965 года. Театр юных и талантливых актеров из бедных семей вырос как из-под земли. Никто не знал, кто их инвестор и, главное, художественный руководитель. Думаю, вы представляете, Сара, как происходит театральный дебют? В прессе глава театра рассказывает о себе, труппе и спектаклях, которые они планируют ставить. А тут – ничего. Никакого подготовительного процесса. Только оборванец лет десяти бегал по улицам и приглашал людей посетить новый театр почти за бесценок. Такое недопустимо.

Когда про театр узнали критики, их покоробило отношение его руководителя к культурной братии страны. Они оскорбились, что их не пригласили на первый спектакль, и решили «культурно отомстить». Критики толпами шли в «GRIM», чтобы разнести странный театр в щепки на страницах журналов и газет, но вместо этого боготворили его как самое настоящее Чудо Света. Выходя со спектакля, они забывали обо всех вопросах и нестыковках. «Гении, какие же они гении!» – писали все как один. Подключилось сарафанное радио. Слава театра гремела на всю Англию, пресса заинтересовалась им еще больше. Но его руководитель не показывал лица. С прессой разговаривали актеры. И то говорили образами, без конкретики.

Джон рассказал, что рос в обычной семье работяг, поэтому никогда не ходил по театрам, музеям, выставкам. Все это было чуждо и незнакомо ему. Но 60-е годы оказались революционными для англичан. Выходцы из обычных семей становились звездами, актеры с крестьянскими фамилиями, говорящими об их низшем происхождении, пробивались в кино, девушки стриглись под мальчиков, носили короткие юбки и выходили на протесты. 60-е – странное время. Оно пульсировало жизнью. Пока пожилые англичане с омерзением плевались, молодые устраивали шумные вечеринки. Новый театр был одним из социально-культурных революционеров. Он отвергал все классические устои Англии. Актеры «GRIM» – выродки без образования. Их присутствие в культурной жизни Великобритании и неопровержимый талант оскорбляли консервативных англичан преклонного возраста. Но вместе с тем они не могли противиться ему. Театр гипнотизировал.

– В конце 1964 года у меня появилась девушка – своенравная и взбалмошная Мег. Она была подвержена революционным течениям и как раз весной 1965 года настояла на нашем совместном походе в «GRIM» (на тот момент я о нем еще ничего не знал). Я сразу отказался, понимая, что придется искать костюм, бабочку, приличную обувь. Театр казался мне чем-то далеким, непонятным. Я ведь воспитывался в бедности и не понимал аристократию. Но на мои страхи Мег только рассмеялась и сказала, что я могу идти в старых штанах и футболке. Она тоже собиралась идти в мини-юбке и яркой оранжевой футболке. И не из-за того, что у нее не было платья.

Мег сказала: «Этот театр не тот, в который нужно надевать смокинг. Он проще. Культурная революция, Джон, культурная революция!» Потом она засмеялась. Так я оказался в «GRIM». Его актеры и правда поразили. Я не знал, как им нужно играть, ведь никогда не ходил в театры, но сердце подсказывало – эти парни делают лучше, чем все остальные. И Мег искрилась от восторга. Ее смущало только одно – в труппе не было ни одной девушки, а это сильно огорчало мою прекрасную спутницу. Она стремилась к равноправию полов, даже вступила в общество феминисток. «Что за ненависть к женскому полу», – недовольно говорила она, но все равно тащила меня в этот театр как минимум раз в неделю – в отличие от больших академических театров, в «GRIM» уважали кошелек зрителей. Они были удивительно щедры. Представления явно не окупались. На что живут актеры, я не представлял. Наверное, им не хватало и на хлеб с маслом – не то что на полноценную пищу.

Примерно через год, по рассказу Джона, театр уехал в тур по Великобритании и Ирландии. Позже они выехали за пределы острова. Куда – непонятно. Труппа вернулась в Англию только в 1974 году, накануне очередного убийства. Она провела полгода в столице, а после снова уехала. В 1975-м великий лондонский театр «GRIM» влюблял в себя парижского зрителя. В этот же год нашли второй труп журналистки.

– Я долго не видел взаимосвязи между убийствами и театром. Согласитесь, Сара, полное сумасшествие думать, что такие талантливые люди замешаны в страшных преступлениях. Но тогда я еще не знал, что мой давний знакомый – джентльмен в черном – связан с «GRIM». Кровно связан. Но потом… потом я разглядел метки на шеях актеров. Поначалу они скрывались за одеждой, но мода менялась, постановки с костюмами тоже, и вскоре театральные маски стали такими же актерами, как и их обладатели. Они не двигались, не ухмылялись, но при этом не оставалось сомнений, что они – сердце театра.

Джон многозначительно замолчал и посмотрел на меня долгим, пронзительным взглядом. Мое сердце в этот момент глухо стучало под ребрами, грозясь проломить их к чертовой матери. Даже если я не до конца верила старику, внутренний голос подсказывал: «В словах мистера Райли есть смысл». И все же я решила сравнить даты убийств и даты гастролей театра. Я не верила в сверхъестественные силы, о которых упомянул Джон в самом начале разговора, но не исключала возможность, что в «GRIM» работал человек, который избавлялся от представителей прессы, как от заразы. Но зачем?.. И что, если убийцы – вся труппа?

– Прошло уже много времени, но я так и не подобрался к художественному руководителю театра. Сара, не смотрите так и не сомневайтесь. Это он – тот джентльмен в черном пальто, цилиндре и с тростью. Это он – серийный убийца журналисток. Никто, кроме него, не может этого делать. И он – не человек. Не такой, как вы и я.

– Почему вы так уверены, что убийца – художественный руководитель?

– Только его никто и никогда не видел. Актеры, в отличие от наставника, обычные люди. Они меняются: устают, стареют, не высыпаются. Но у них тоже есть миссия, я в этом уверен. Возможно, они приводят жертву к Нему.

Джон замолчал, а потом вдруг сжал кулаки.

– Сара, если вы собираетесь писать про театр еще одну статью, то лучше откажитесь от этой затеи, – на одном дыхании выпалил Джон, пригвоздив меня этим заявлением к стулу. – Иначе вы будете его следующей жертвой.

– Вот еще! – засмеялась я. – И с чего вы решили, что мне угрожает опасность?

Мне было страшно связываться с театром «GRIM» после всего, что рассказал старик. Я не располагала достаточной информацией, чтобы доказать, что его слова – ложь. Поэтому не отрицала их. Но отказаться от работы в «Таймс», когда я почти осуществила свою мечту? Нет уж. Я слишком долго добивалась этого, чтобы взять и сдаться, когда мечта уже собиралась превратиться в реальность.

– Не знаю, – сказал Джон. – Это просто предчувствие. Театр недавно вернулся с гастролей, но ни в одной из стран никого не убили. Цикличность, понимаете? Раз в одиннадцать лет. Джентльмен не допустит, чтобы все сбилось.

– Бред. Сейчас только апрель. Они могут уехать в любой момент.