таскал. Было тревожно, восхитительно и немного весело. Так и улеглись на спальники. Необходимо выспаться. Утром нас ожидало что-то, еще неизведанное.

Утро 4 сентября. Подъем. Успели согреть еды из пайков, а я лично навернул говядины и попил кофе. Собираемся. Нам объявляют, что едем «по серости», то есть к ночи. День прошел обычно. Шлялись по зданию, ели, кто-то паковал вещи, а кто-то набивал магазины патронами.

Успел снова поговорить со старшим охраны и сам постоял час на охране у двери. Так день и прошел, но было не скучно. Настал вечер. Строимся внизу в зале, нас рассчитывают по позывным. На выход. Грузимся на машину. Снова жесткие сиденья. Едем долго, дорога уходит куда-то к лесу, фары выключены, и непонятно как водитель видит дорогу. Проезжаем какую-то маленькую сторожку или домик. Двигаемся еще минут пятнадцать по дороге, едем быстро. Останавливаемся.

– Выгружаемся. Быстрее, быстрее.

Выпрыгиваем из машины, и снова команда.

– Все влево! К обочине, и тихо сидеть, разговоры прекратить.

Все команды даются приглушенным голосом. Бежим к обочине. Уселись вдоль заросшего деревцами забора. Машина сразу разворачивается и уходит обратно. Старшина дальше командует:

– Встали… Пошли друг за другом. Быстрее. Проходим метров двадцать и снова команда.

– Сесть, сесть, придурки.

Сидим. Старшина кроет нас зло тихим голосом, он ведь в ответе за нас. Не жарко, уже сентябрь, и веет прохладой. Ночь, и яркая луна освещает дорогу. На дорогу выходить нельзя. Могут обнаружить, так как ВСУ запускают птичек, и не важно, что ночь. Птички бывают разных модификаций, тем более что луна освещает все, и шума также быть не должно. Потому снова встаем и продвигаемся возле заборов и заброшенных зданий. Не исключается, что работают также диверсионные группы хохлов. Пройдя целых сто метров, старший командует, чтобы быстро малыми группами перебегали дорогу. Там заброшенное здание. Видимо, там и остановимся. Холодно. Перебежали. Заброшенный дом и сараи, в них и расположились. Мы, трое, заняли места в заброшенной совсем маленькой бане, в которой бардак еще тот… Один из постояльцев, с кем волею случая мне пришлось здесь оказаться, был необыкновенно весел, и веяло от него чем-то таким нехорошим, мерзким. Потом этот гад в ходе боя оставит автомат и уйдет. Бродить будет трое суток, а затем его жестко будут обыскивать. Веселость в таких условиях признак неадекватности, все серьезные. Кстати, с этого гада, к которым презрение в «Вагнере» неподдельное, старшина с матом сорвал с каски тактические очки, приглушенным голосом заявив ему:

– Придурок, ты знаешь, что всех подставляешь? Ты знаешь, как они отсвечивают не только днем, луна ведь светит… Зачем вам эти побрякушки? Всем убрать у кого еще очки.

Противник близко. Там, за деревней, за домами, возвышаются сопки, такие большие холмы, коих много в этой местности, под Бахмутом. Так вот на этих холмах находится враг. Смертельный противник. На постах стояли по очереди, по часу. По часу стоят, если людей много, а нас было где-то человек двадцать; легче, чем по два часа. Это разумно – стоять по часу, так как внимание не теряется у часового и человек не так устает. Так и делали. Но продрогли все. Кстати, с юмором вспоминаю, как достала своим блеянием коза, которую затем наш старший, выйдя из своего помещения, взял за рога и вышвырнул за забор. Как она тут оказалась? Думается, что ее хозяева намеревались вернуться или же просто забрать ее не смогли с собой. Деревня была пуста. Дожили до утра.

Здесь я точно не помню, разгружали ли мы ночью с «Урала» 120-е минометы, и нес ли их кто-то, или они уже были на месте, но утром эти четыре миномета мы тащили на сопку, которая была уже свободна к утру. По рации передали, чтобы мы двигались все вместе на сопку и несли туда минометы. Видимо, ВСУ оставили позиции. Передислоцировались. Но ночью выстрелов слышно не было, а значит, их не выбивали штурмом. Минометы несли в сопку, очень крутую сопку, на которую и без вооружения-то подняться трудно было. Миномет обвязывался жесткой тряпкой с двух сторон, два бойца брали с каждой стороны за тряпку и тащили его в гору. Дело не просто нелегкое, а невыносимо тяжелое. Руки уже не держали эту штуку. Наш старшина, или старший, пожалев нас, один раз просто отобрал у нас миномет, загрузил его на плечи, за шею, и поволок вверх. Это было неожиданно и героически. Он был старый атлет. Многие не поверят, чтобы 120-й можно было так тащить, но все это правда. Вот такой он богатырь.

Дотащили до самого верха. Упали от усталости. Я лично уткнулся каской в землю и тяжело дышал. Здесь нас встретили наши, минометы они забрали, а мы двинулись дальше. Сегодня уже было очень тепло, солнце припекало. Прошли километра два, а может и более, миновав два глубоких перевала. Дошли до просеки в лесу, одна группа пошла вверх на холм, не такой высокий, а нас двоих отправили держать оборону в другое место, слева, рядом с холмом. Мой напарник был из Молькино, вместе проходили спецподготовку. Он дагестанец, а лицо у него культурное из культурных, и очки его круглые, профессорские придавали ему еще более культурный вид. Командир сказал:

– Держите фланг. Если пойдут, контакт. Сколько у вас БК?

– По пять магазинов, – чуть не хором ответили мы ему.

– Тогда, если БК заканчиваться будет – отходите.

На холме уже шел бой, перестрелка. Активная перестрелка. Шмоляли друг в друга так, что мало не покажется. Мне хотелось туда, но, если приказано быть здесь, значит так надо. «Успею еще», – подумал я. Вдруг перестрелка замолкла, и с той стороны раздался бешеный крик:

– Иди нах…

Ответ не последовал себя ждать:

– Пи… сейчас получишь.

Все это вызвало с нашей стороны общий веселый азартный хохот, там тоже русские, оказывается, раз так матерятся. И снова на тебе, давай друг в друга палить без остановки. Нас отвели на исходную, то есть в березняк, в лес. Здесь были раненые с холма. Здесь я и встретил снова того самого якута из Москвы, с которым ехали вместе в автобусе из Молькино на Донбасс. Он стоит, а его пухлая щека отпала. То есть просто чуть ли не на коже висит мясо. Я подхожу к нему, а он протягивает мне свой бинт. Разворачиваю упаковку и прикладываю кусок щеки на свое место, к его лицу. Ну и давай ему накладывать повязку так, как учили в Молькино. Перевязываю, затягиваю. Он уже не может:

– Ну, хватит уже. Затянул же.