class="p1">Да, затянул, вспомнив с благодарностью своего военврача-преподавателя. Да еще все это время за всем этим действом наблюдал «кашник» с Проекта, ну это те, кто пришли из лагерей. Глаза его были бешеными просто, он был удивлен тому, как я понял, как просто можно так щеку оторвать и как можно так ее заматывать, без эмоций. А эмоций у меня и правда не было, так как в голове, как только я прибыл туда, что-то отрубило, я будто за стеклом, как через стену, и потому сохранял бодрость духа всю командировку. Звали этого кашника Самбо. Затем, разобравшись с ранеными, которых отправили на эвакуацию, мы построились и пошли в ту же сторону, из которой пришли, но только по другой дороге. Доходим до лесополосы, за которой поле, а за полем лес. Глядим, в начале лесополосы лежат два бойца. Это был пост, они фланг держали. Один из них в спальнике камуфляжном, зеленом, а другой со страшной ногой, разодранной до кости. Кость видна. Кто-то из строя кричит:

– Спит, что ли? – Имея в виду того, в спальнике.

– Да не проснется он уже. Он двухсотый.

Все стало понятно. Их минометами обстреляли. Только я и сейчас не понимаю, почему они выбрали эту позицию, в начале лесополосы, ведь она почти открыта. Тот с ногой, оказывается, всю ночь так пролежал, всю холодную ночь. Один, с мертвецом, и беззащитный перед противником. Вызвали эвакуацию, благо группа их рядом работала. Унесли его. А двухсотый остался лежать пока в своем спальнике. Я этот спальник, его окраску, вспоминал много раз. Такие спальники долго еще у меня вызывали неприязнь, отторжение – труп в спальнике. Командир наш, недолго думая, первых попавшихся, а этими попавшимися были мы трое, шедшие вместе, отправил заменить уничтоженный пост. Теперь мы должны были нести охранение фланга – поле, за которым вэсэушники. Кстати, со мной вместе попался и Самбо. Второй также оказался «кашником». Оба они были из какого-то ростовского лагеря, места лишения свободы.

Лопаток саперных нет, и потому начали рыть окопы штыками от Калашниковых. Труп нашего боевого товарища лежал от нас метрах в десяти. Ночью дежурили по очереди по часу. Днем не спали. Затем к нам зашел наш командир, если судить по министерству обороны, то по уровню своему не меньше подполковника. Позывной его был Гендольф. Проверил нашу работу и высказал пожелание, даже не приказ, что, если поднесут с высоты трехсотых и двухсотых, чтобы мы их помогали доставлять на «Аргон-1». «Аргон-1»? Это обозначение высоты, которая находилась за вторым перевалом. За первым перевалом высота называлась «Аргон-2». Получалось, что необходимо преодолеть два перевала, а это даже не холмы, а крутые горы. Три километра. Но отказаться было не комильфо, да и нельзя отказываться от таких вещей. Это наша обязанность. Еще пожелание Гендольфа было в том, чтобы подносили гранатометы и БК к ним, «морковки».

Все это впоследствии мы делали. Раненых носили, здесь осторожно надо, ведь нельзя ронять носилки с раненым, а руки уже порой и не держат от усталости. Выдержка большая нужна в этом деле – надо носилки с раненым спустить и поднять на высоту, а это не меньше, чем высота пятиэтажного дома, причем крутая. Мертвых легче нести, их можно на спальнике протащить вниз и вверх. Но таскали всех. И оружие подносили поближе к нашим. Берешь три, а то и четыре гранатомета, вешаешь на себя и тащишь поближе к нашей позиции. Двухсотых оставляли в определенном месте среди деревьев и кустарников на «Аргоне-1», а вот оружие забирали с «Велосипеда», который находился вплотную у дороги в самой зеленке. «Велосипед» – это кодовое название места, куда свозили провизию, оружие и откуда на эвакуацию увозили раненых. К «Велосипеду» вела лесная дорога, и «кабаньи» тропы[3] шли с «Аргона-1».

Помню, как пришел я раз на этот самый «Велосипед», а там, чуть подальше ящиков с провизией и оружием, у самой кромки дороги лежит двухсотый – здоровый такой детина. Видимо, этот детина вышел к дороге посмотреть, что и как, а снайпер и снял его. Помню его смертельную рану – пуля ему точно в глаз попала. Потому всегда соблюдали осторожность. Срезал и бронежилет с мертвого, он случайно гранату в руке подорвал. Самбо насчет этого отлынивал, так как не мог, видите ли, все это делать без отвращения, все привыкнуть не мог к мертвым. А мне все равно, у меня голова «отрубилась», сознание заблокировалось, то есть восприятие отключилось. Я все начал воспринимать как работу.

Все дело в восприятии действительности. Меньше эмоций, как выразил мысль в своей книге «Человек-оружие» Шлахтер, – просто работа.

А впереди у нас была высота под кодовым названием Грозный. Да, такие названия были. Еще Ханкала и другие. Вот эту высоту Грозный необходимо было взять. Впереди нас метрах в двадцати еще пулемет стоял, и за ним сидел будущий легендарный командир Юст. Он нам как-то из штаба принес меда. Общался с нами. Где он – там кровь и пожарища. А сейчас он был пулеметчиком.

Мы были заняты флангом. А вот первые штурмовые группы на Грозный пошли уже скоро, через пять дней. Вот идут мимо нас мужики. Присели около нашего поста отдохнуть, автоматчики, пулеметчик – обсуждают то, как брать высоту будут. Высота такова, что по веревкам поднимались в некоторых местах. Укреп украинский был очень серьезным. Видим, возвращаются. Кто-то пленных ведет, у пленного харя здоровая, связан. А кто-то раненый идет. Человек с позывным «Утюг» несет документы замкомандира точки украинской – взяли в плен, а в документах значится, что проходил спецподготовку в Великобритании. Еще группа идет, смеются, и им весело, что живы и нормально отстоялись, хоть и не взяли укреп. Дело все в том, что отступать вагнеровцам не полагается. Так они высоту не взяли, а обошли ее, попав в украинские окопы, был сильный бой. Уселись на нашем посту мужики, человек семь, и давай рассказывать. Один говорит, тот, что повеселей:

– В окоп к ним попал, и птица зависла надо мной. Граната рядом упала, я ее ногой, и она ушла за угол окопа. Окоп длинный, траншея. У меня вся гимнастерка в крови была, промокла, мне другую дали, переодели.

Другой смеется, что в гранату пуля попала и задница ранена. Смеются мужики, это вам не юнцы.

– Так она же рвануть должна была? – вопрошает его другой, который гимнастерку сменил.

– А черт его знает, болит, – улыбается раненный в зад.

– Надо высоту в следующий раз взять.

– Возьмем, просто укрепились здорово, твари, – кто-то из них