их не возьмет

над парусинными перьями запоет

про города древесная глубина

две тишины в обхвате как нет и да

и за домами имени нет воды

дверь закрывается на золотое и

ты ли тот ангел забывший нас во дворе

в тихом огне корабликами во мне

Марина Чешева. «так и не выплыв из-под глухой земли…» [395] ;

Бары – на свалку,

лавчонки – в утильницу,

храмы…

оставлю, покуда стоят,

но и на них не хватило бы мыльницы

весом в сто совестей, сдавленных в ряд.

Марина Матвеева. «Чернуха» [396] ;

всегда в сентябрьском дне,

она других не знает.

ее простая речь

то медленно быстра,

то, словно две листвы,

беззвучно догорает,

к их золоту прильнув,

как нежная сестра.

Владимир Казаков. «всегда в сентябрьском дне…» [397] ;

…когда распоротый туман

набухнет, точно две сирени,

скользнет по яхтам и домам

стрела в горящем опереньи,

и вспыхнет башня на скале

– во мглы слабеющем растворе —

для всех, заблудших на земле,

для всех, блуждающих на море,

и бросится с востока на

закат, незнамо кем влекома,

внезапная голубизна

у окаема окоема.

…тогда, сквозь минные поля,

расплавленные в датских шхерах,

всплывут четыре корабля

расстрелянных. Четыре – серых.

Олег Юрьев. «Письмо с моря, июль 2000 г., отрывки» [398] ;

У каждой темноты московской

иль петербургской – есть дворы,

есть улицы

но заткнут пробкой

какой-то угол до поры.

Ксения Букша. «У каждой темноты московской…» [399] ;

Е. С. Кара-Мурза пишет:

Морфологический запрет на образование формы мн. числа у абстрактных существительных нарушается с такой дивной регулярностью, что становится затруднительным использовать его как диагностический показатель этого лексико-грамматического разряда. Развивается идея «разновидностей», «проявлений» некоей абстракции – а это признак динамики языкового сознания (Кара-Мурза 2005: 608).

Это утверждение можно отнести и к функционированию вещественных существительных, особенно в поэзии.

Нередко вполне обычная плюрализация вещественных существительных, системно образующая значение ‘разновидности, сортá’, оказывается небанальной, так как в форме множественного числа стоит слово, которое в сознании носителей языка не связывается с обозначением разновидностей:

В парик под гипсом застарелых пудр

Стыдливо прячет год седые клочья…

Густеют августеющие ночи

Предчувствием стеклянно-полых утр…

Марина Матвеева. «Фаэзия фаэма-триптих» [400] ;

А бутылка вина – столкновенье светящихся влаг

и вертящихся сфер, и подруга пьяна, и слегка этот ветер

ей благ – для объятий твоих, например. Покосится страна

и запаянный в ней интерьер.

Владимир Гандельсман. «Вступление» / «Я шум оглушительный слышу Земли…» [401] ;

кругом лежала как слова

пустая сырá земля

железной щетины трава

рядила отчие поля

в свои свинцы и оловá

Игорь Булатовский. «я брил во сне лицо отца… » [402] ;

Вечером – бурямглою,

утром – янтарный блеск.

Алая тень алоэ

на занавеске. Бес к

праведнику приходит

и предлагает злат.

Счастье свистит в природе

острое как булат.

Игорь Булатовский. «Вечером – буря мглою…» [403] ;

У дуба лист опал, нет в саду воды,

на замке амбар, и, как вепрь, верны

все суки-клыки на моих стенах,

и графин из клюкв на столах, столах.

Я скажу: О гость, выйди и войди,

у дуба лист опал, нет в саду воды,

пусть под лампой грез горизонт как пуст,

есть тушеный гусь в госпожах капуст!

Виктор Соснора. «У дуба лист опал, нет в саду воды… » [404] ;

Я думал, что он уже умер

или вроде того —

уехал в Житомир, в Ростов,

и только его жена

носит из магазина

всякие ботвы

для себя и сына-котика,

для вдовы и сироты.

Игорь Булатовский. «Я думал, что он уже умер…» [405] ;

Вон артишок под шляпой шампиньона

Ждет своего Катулла иль Вийона

И овощ – чьи зады меж пшен и прос

Нелепые как земляная похоть

Цветут корнями выставясь по локоть —

Кряхтит, не зачиная – супорос

Анри Волохонский. «Стихи с базара» [406] ;

На улице трогая пальцы

нарядную с Богом читать

Но, может быть, дома остаться

где книжные пыли глотать.

Андрей Поляков. «Последний поэт (книга воды)» [407].

Владимир Строчков, образуя форму родительного падежа пылец, создает в том же контексте грамматически двусмысленную форму пыльц (она может восприниматься и как форма единственного числа мужского рода винительного падежа, и как генитив множественного числа):

Нектар и сыр бывают даром

для ловких целей. И с товаром —

полна коробочка пылец —

взлетает жужень-удалец

и, семеня, по атмосфере

натужно ползает, гружён,

и снова лезет на рожон

тычинок, пестиков, за двери

интимных женских лепестков

просовывает свой шерштевень

и, пыльц в глаза пуская деве,

творит засос – и был таков,

каков бывают не робея.

Владимир Строчков. «Махатмый жужель над цветком…» [408].

Следующий пример с ненормативной плюрализацией показывает, что собирательное существительное способно преобразовываться в конкретное:

Я нить свою тяну из стран теней,

оттуда роза вянет больше, – годы! —

в шкафу, где с полной вешалки туник

выходят моли, золотые губы!

Хоть всюду счастье, все же жить тошней,

я шкаф рывком открою, книги правы!

Олеографий пыль от ног теней

на всех костюмах со всех стран Европы.

Виктор Соснора. «Anno Iva» [409] ;

В окно выходит человек – без шляпы, босиком, —

и в дальний путь, и в дальний путь

срывается ничком

и там, где с каплющих бельёв струится затхлый сок,

встречает чёрных воробьев

летящих поперёк.

Линор Горалик. «В окно выходит человек – без шляпы, босиком…» [410].

Ненормативная форма множественного числа может быть основана на фразеологических связях. В следующем контексте производящим элементом является, вероятно, пословица слово – серебро, а молчанье – золото: