class="a">[376] ;

Отшельник ежится в пещере,

когда над ним занесены

и блещут тщи, как Лота дщери,

и сны, как блудные сыны.

Сергей Петров. «Босх» [377] ;

Я вижу маму, как мне жаль

её (хоть болен я), и вдруг, в размерах

уменьшившись, уходит вдаль

и, крошечная, в шевеленьях серых,

сидит в углу, тиха.

Тогда-то, прихватив впервые,

как рвущейся страницы шорохá,

шепнуло время мне слова кривые.

Владимир Гандельсман. «Разворачивание завтрака» [378] ;

 Тики-таки! Тики-таки!

 Стуки рыщут как собаки,

 стуки ищут новостей

 стуки – суки всех мастей.

 Если даже и молчат,

 так сердца у них стучат,

 днем и ночью – тук-тук-тук! —

 по начальству ходит стук.

Сергей Петров. «Стук» [379] ;

Здесь успешно поработали конвейеры природ.

Убедительные серии народов и пород

На глазах воспроизводятся, потомством обзаводятся,

Невзирая на неволю и намордник на лице.

И покуда возле пруда хороводы хороводятся,

Натура-полководица, потатчица-заводчица,

Повышает поголовье и пирует на крыльце.

Мария Степанова. «Зоо, женщина, обезьяна» / «О» [380] ;

В соснах, дождем остекленных;

В плохо заплаканных кленах;

В коротко-палых платанах;

В реках – у сходней расстанных

до желтизён растоплённых

Олег Юрьев. «Где?» [381] ;

Отсюда сам собой рождается наш взгляд

на поднятый вопрос длины пустого взгляда,

что сумма белых длин, где каждая есть взгляд,

равна одной длине, длине пустого взгляда.

Александр Еременко. «К вопросу о длине взгляда…» [382] ;

Причудам турок, серый их сераль

Совсем поблек. Всё минуло, всё в прошлом.

Ну, так и быть, уж выпишу спираль:

«Снег Дании и инеи в Египте

Белее ок татарских век бровей

И дивно уха вылепленный диптих

В чужие скулы смешанных кровей».

Анри Волохонский. «Ручной лев» [383] ;

Апельсиновых шкурок и праздничных мыл

Тихий завтрак на майской траве.

Приходи, пошерсти шелковистую пыль

И кошурку на свежем белье.

Елена Ванеян. «На кладбище» [384] ;

Суета сует,

толчея толчей,

предзакатный свет

твой и мой – ничей.

Мой троллейбус «Б»,

почему не «А»?

Говорю тебе,

что всему хана.

Евгений Рейн. «Кольцо „Б“» [385].

В некоторых текстах появляются неологизмы – абстрактные существительные – сразу во множественном числе:

Пехота-матушка! Царица-пехтура! —

штык наотлет, и шинеля раздуты,

когда волнами катится «ура!»

на батарейные редуты.

Когда в музейном мареве знамен,

в тусклотах эполет и аксельбантов

ломают бровь водители колонн

и рассылают адьютантов.

Аркадий Штыпель. «Батальная фреска» [386] ;

и всё, что вечером знал наизусть, исчезло,

выветрилось из головы на воровском ветерке,

от удара его понтового жезла,

завернутого в газетку, зажатого в легкой руке,

и, с легкой его руки, исчезли все мелкие знаки

и дальнозоркие звуки; и вызревшие фонари

разом упали в снег, и втянули носом собаки

розово-серые скользóты зари

Игорь Булатовский. «Ласточки наконец» [387].

Евгений Клюев образует форму множественного числа не только слова иго, но и наречия немало, тем самым субстантивируя его:

Вилось над тобою иго —

беспечнейшее из иг,

готовая за день книга

вымарывалась за миг.

В ней было всего немало —

поменьше б таких немал…

Ах, что бы ты понимала!

Ах, что бы я понимал…

Евгений Клюев. «Сидела в тиши субботы…» [388].

Стихотворение Гали-Даны Зингер «памяти астр» основано на обманутом ожидании. Дательный падеж конструкции, представленной в заглавии[389], если его воспринимать изолированно от дальнейшего текста, оказывается формой множественного числа абстрактного существительного:

памяти астр

памяти астр бывают разные:

активная память, когда их, ещё не расцветших,

выкапывают спозаранку и везут на кладбище к бабушке Кейле.

пассивная: тоже ветшает.

моторная: направо

прямо и налево в двух шагах от душа.

ассоциативная: ели борщ со сметаной.

фотографическая: первое сентября и крахмальный передник,

ретушь.

избирательная: не помнить белое оперенье

помнить серо-буро-малиновые бредни

астральная: никогда не любила астры в той жизни.

то ли дело: теперь

Гали-Дана Зингер. «Памяти астр» [390].

Исчисляемость того, что названо абстрактным или вещественным существительным, обозначается и количественными оборотами, и конструкциями с местоимением каждый, например:

А любовь у Петра – одна, а свободы – две или три,

и теперь наши слезы текут у Петра внутри,

и теперь наши кости ласкает кленовый веник,

кто остался в живых, словно в зеркало, посмотри —

в этот стих про черный-черный вареник.

Александр Кабанов. «В черной хате сидит Петро без жены и денег…» [391] ;

в первом же сумраке, когда споткнулся луч

и мигом засверкал расшибленным коленом,

еще не знали даль, стоявшую в углу,

вернувшуюся вдруг из варварского плена.

то есть она была уведена

каким-то родом туч неправых,

чья до сих пор ли седина

зияет в летучих провалах?

тогда привстав с расшибленным коленом

и меряя взором перо,

он с этим смыслом раскаленным

не думал, что полдень разрушит окно.

но, оттолкнув прозрачных сторожей,

вонзилось два или три количества

ножей.

Владимир Казаков. «в первом же сумраке, когда споткнулся луч…» [392] ;

Человецы суть, и нам вина

Евина аукается в муке:

святота без грешности – скучна,

грехота без святности – в три скуки!

Марина Матвеева. «Глаза тигриные» [393] ;

два её завтра,

по всей видимости, не задержались.

только, падая, теряли свою встречу,

как цветочные горшки с балкона.

Гали-Дана Зингер. «Чужая, может быть, жизнь» [394] ;

так и не выплыв из-под глухой земли

в море уходят белые корабли

изголодавшись море