Гостинец положи в колючие побеги

что золота молчат, живые, как ножи,

неистовой души мечтою о побеге,

следы твоих волчат теряются во ржи.

Давид Паташинский. «Я рядом проходил, но зеркала не тронул…» [411].

У Марии Степановой плюрализация вещественного существительного, вероятно, вызвана метонимией серебро – ‘изделия из серебра’:

В день июньского солнцестояния

Я как солнце стояла в Германии.

…Цыган, просящий на опохмелку,

Индус, торгующий серебрами,

Раскосый мальчик, кормящий белку,

Обозначаются номерами,

В каких – без смысла – произнесенье

Моя забота о всех-спасенье.

Мария Степанова. «Чемпионат Европы по футболу» [412].

Имена собственные во множественном числе как аксиологические показатели или как способ типизации – явление в языке обычное, но в поэзии представлена и нетривиальная плюрализация топонимов:

Москва, как вода, вымывает мой мозг.

Я пишу, давно уже, вкривь и вкось.

Все слова стали мягкими, будто воск.

Это даже досадно – я же не мозговая кость

<…>

А она все тянет, вытягивает мой мозг.

Да возьми, конечно, не жалко, пока я жива.

Ты одна такая. Ведь нет же нескольких Москв.

…Так стоит и дует в каждый мой позвонок Москва.

Вероника Долина. «Москва, как вода, вымывает мой мозг…» [413] ;

Над пожарным щитом говорю: дорогая река,

расскажи мне о том, как проходят таможню века,

что у них в чемоданах, какие у них паспорта,

в голубых амстердамах чем пахнет у них изо рта?

Александр Кабанов. «Отплывающим» [414].

Когда возвернёшься из страшных сибирь

в залитое городом – Господи, душно —

кого ты здесь встретишь, скажи? Как срубил

заветное, яблонь. Кому ты здесь душу?

Анджей Иконников-Галицкий. «Когда возвернёшься из страшных сибирь…» [415].

Употребление антропонимов в переносных предметных значениях тоже способствует плюрализации:

не увозили в марусях

катюшами не оглушали

что же я бедный боюсь их

девически слабых имен

чьи звуковые скорлупы

флотилии чьих полушарий

вниз по теченью плывут

по державинской речке времен

Виктор Кривулин. «По течению песни» [416].

Особая экспрессия создается абсурдными сочетаниями звуков и соответствующих им букв:

В астральном плане: борьба добрил с темными силами Зла,

и Роза Мира за край Курил ползет и уже сползла.

Ползут полотна Гойй и Утрилл, кредит и объем продаж.

За край сползает святой Кирилл, Мефодий тоже; туда ж —

кефир мелодий, рассол марин, соус тартар гобелен;

Рим расползается и Турин; ползет плащаница. Тлен.

Плесень Сыра. Лишай. Грибок. Ссохшийся майонез.

Дежурное блюдо Гибель Богов с прокисшей лапшой словес…

Владимир Строчков. «Жанровое многообразие на смерть автора в рамках постмодернистской парадигмы» [417].

Аномальная сочетаемость форм числа

Во многих текстах встречается аграмматизм числовых форм. Нескоординированность подлежащего и сказуемого может указывать на абсурдность этикетных форм числа при употреблении местоимения вы, адресованного одному человеку:

А Галатея: «Руки прочь!»

Вы стар и некрасив собою,

А впрочем, я пройтись не прочь

Пусть даже с Вами мостовою

Михаил Крепс. «Русский Пигмалион» [418] ;

Моха чёрная летела

выше прочей мелюзги.

Утомилася и села

на высоком берегу.

<…>

«Вот какая вы большая! —

говорили мужики. —

Мы вас очень уважаем

за величественный рост.

Сколько скушали компосту!

Сколько съели мармелад!

Хорошо, что вас немного!

Хорошо, что вы одна!

Александр Левин. «Моха и Поселяне» [419].

В следующем контексте несогласованность каждого из подлежащих со сказуемым сидят можно понимать двояко: как стилизацию под архаическое социально-этикетное просторечие (употребление «множественного числа общественного неравенства» – Есперсен 1958: 223) и как синтаксически опережающее обобщение всех подлежащих одним сказуемым:

Михаил Юрьич сидят за столом.

Александр Сергеич сидят за столом.

Марина Иванна сидят за столом.

Анна Андревна сидят за столом.

Осип Эмильич сидят за столом.

<…>

Михаил Юрьич щиплет ус.

Александр Сергеич в бакенбарды врос.

Марина Иванна курит «Беломор».

Анна Андревна рукой подперлась.

Осип Эмильич корочку жует.

Александр Крестинский. «В ночь на 1991 год» [420] ;

Лев Лосев пародирует «докторское мы»:

Вот мы лежим. Нам плохо. Мы больной.

Душа живет под форточкой отдельно.

Под нами не обычная постель, но

тюфяк-тухляк, больничный перегной.

Чем я, больной, так неприятен мне,

так это тем, что он такой неряха:

на морде пятна супа, пятна страха

и пятна черт чего на простыне.

Лев Лосев. «Местоимения» [421].

Возможно что, как предположил А. Э. Скворцов, на эти строки повлияло стихотворение Н. Заболоцкого «Метаморфозы» со словами Как мир меняется! И как я сам меняюсь! / Лишь именем одним я называюсь, – / На самом деле то, что именуют мной, – / Не я один. Нас много. Я – живой (Скворцов 2005: 170)[422].

У Виктора Сосноры единственное число сказуемого сдружилось при подлежащем в виде перечислительного ряда объясняется образом единства субъектов, что обозначено и графически: перечислением не с запятыми, а с объединяющими дефисами:

Вот как исторически в силу общественных обстоятельств

сложилось.

Я-ты-мы-они – по-товарищески сдружилось.

Результат налицо:

не без желтизны но никто никому не пленник естественное

единство ни мяса ни мести…

Вот как хорошо когда на холме как ветряная мельница каждый

бежит на своем месте.

Виктор Соснора. «Все как всегда Лубок с монголом» [423].

Ирина Машинская нарушает координацию подлежащего со сказуемым, вероятно, устанавливая системную корреляцию мы – вы вместо внесистемной я – этикетное вы:

На коряги, на ковриги наступали мы в лесу.

Мы не жгли плохие книги, мы не мучили лису.

<…>

Отчего так много пятен, очень много синевы?

Мы невнятен и, наверно, незанятен, как и вы.

<…>

Мы не будем разрываться, внутри нету ничего,

только эху разрыдаться мимо дома ничьего.

Снизу желтый, сверху синий, фиолетовый венец.

Мы спокоен, мы свободен, мы спокоен наконец.

Ирина Машинская. «Осень в Михайловском» [424].

Нескоординированность форм числа в следующем тексте, возможно, вызвана представлением о том, что выражение мы с тобой