человеку, возможно выполнить. Всё зависит от обстоятельств, случайностей и здравого смысла. — А теперь вы позволите мне, Филипп Иванович, — петербургский чиновник прикусил нижнюю губу и затем продолжил, — приступить к исполнению своих обязанностей и начать с вас?

Хотя лица фон Линдсберга сыскной агент толком не видел, но почувствовал заинтересованность.

— С меня? — переспросил старик.

— Совершенно верно.

— Валяйте, — Кунцевич улыбнулся, услышав простонародное выражение из уст потомственного аристократа.

— Простите, если некоторые вопросы будут вам неприятны.

— Чего уж там, давайте ваши вопросы.

— Как я понял из ваших слов, вам… — Мечислав Николаевич подбирал нужное слово. Не скажешь же «доносили». — Писали о поведении Карла.

— Да, мне докладывали.

— Как часто?

— Не реже одного раза в неделю.

— У вас сохранились эти письма?

— Увы, после прочтения я их сжигал, — и фон Линдсберг пояснил: — Я не хотел, чтобы кто-то ими воспользовался после моей смерти.

— Понятно. В письмах было что-то такое, что можно связать с нынешним трагическим происшествием?

— Нет, — Филипп Иванович тяжело вздохнул, но всё же ответ прозвучал слишком быстро.

— Э-э, понимаю, что вам не хочется, чтобы некоторые поступки вашего сына стали известны, но поверьте, дальше меня эти сведения не пойдут. А мне они необходимы, чтобы составить полную картину… Ведь всё равно я до них докопаюсь, — добавил чиновник для поручений, — но на это уйдёт некоторое время, столь необходимое для дознания.

— Вы правы, Мечислав Николаевич, вы абсолютно правы. Но ничего особенного в поведении Карла не было. Правда, в последний год он увлёкся карточной игрой, но это офицерская забава от безделья. Мой корреспондент писал, что моему сыну наскучили приёмы, театры, ресторации. Захотелось иных ощущений, ведь он был так молод, — посетовал Филипп Иванович, — все мы в молодые годы совершаем множество безумных поступков. Я Карла за это не журил, хотя не поощрял.

— В молодости мы не всегда рассудительны. Но ваш сын проигрывал и залезал в долги. Вы знали об этом?

— Я даже их оплачивал.

Кунцевича внезапно озарило, и он высказал догадку:

— Через Николая Ивановича Власова?

— Вы знали об этом или догадались? — вместо ответа спросил собеседник.

— Тайна следствия, — попытался отшутиться Мечислав Николаевич, но почувствовал неуместность шутки и произнёс: — сделал вывод из ваших слов. Значит, именно Власов отправлял вам письма о поведении сына?

— Что тут скрывать? Именно он.

— Всё-таки, простите мою назойливость, не упоминал ли Власов о чём-то, что могло привести к трагической гибели Карла?

— Нет, — категорически ответил старик, — я таких случаев не помню. Хотя был один скандал с девицей из довольно известного семейства, но Николай Иванович решил дело миром. Вы можете поинтересоваться у него. Хотя, возможно, месть… Нет, не думаю.

— Дело в том, что поинтересоваться у Власова я ничем более не могу.

— Отчего же? Власов — милейший человек, его я знаю почти с рождения. Он всё вам поведает, я ему напишу.

— Благодарю, но уже поздно.

— Почему?

— Николай убит тем же способом, что и ваш сын.

Старик впервые за время разговора подался вперёд, проявив на сей раз очевидное волнение.

— Значит, убийства связаны? — он в первый раз произнёс это страшное для него слово.

— Скорее да, чем нет. Вот поэтому мне, после завершения расспросов здесь, надо ехать в столицу.

— Понимаю, — Филипп Иванович откинулся на спинку кресла, — понимаю. Но, простите, я не слишком внимательно читал письма Власова, более тщательно вникал в денежные вопросы, нежели в человеческие отношения.

— Скажите, где вы познакомились с Власовым?

— В былые времена я был знаком с его отцом, Иваном Тимофеевичем.

— Значит, Карл не знал, что это вы снабжаете его деньгами через Власова, а тот надзирает за ним?

— Конечно, не знал. Он был, — старик будто споткнулся о последнее слово, — слишком щепетильным в таких вопросах и не простил бы моего вмешательства в его жизнь. Простите, что не могу больше ничем помочь.

— Вы многим мне помогли, очень многим.

На лице Филиппа Ивановича вновь появилась маска отстранённости, и следующие его слова весьма удивили Кунцевича.

— Мечислав Николаевич, не отобедаете со мной?

— Филипп Иванович, благодарю за приглашение, но я займусь делом.

— На ночь-то глядя?

— Для сыскных агентов нет ни ночи, ни дня, — Кунцевич поднялся с кресла. — Разрешите откланяться.

8

Николай Павлович Нерстенс, дослужившийся за двадцать лет до чина надворного советника и должности столоначальника, своим положением не тяготился, а наоборот, никогда не ожидал, что поднимется так высоко. Звёзд с неба не хватал, особыми талантами не обладал. Просто пёр вверх, как носорог, не разбирающий дороги. Неоднократно терпел фиаско, но добился своего, обойдя по пути к занимаемой должности нескольких сослуживцев.

Приходу полицейского чиновника он отнюдь не обрадовался. Защемило сердце: вдруг прознали о его не слишком законных делах? Именно поэтому он ёрзал на стуле и боялся взглянуть в глаза чиновнику для поручений при начальнике сыскной полиции.

Николай Павлович глупо улыбался и вытирал тайком под столом взмокшие ладони о штаны. Лоб его тоже покрылся потом.

— Александра Андреевича? — заикаясь, произнёс Нерстенс. — Такого не может быть! Мы же… Вы не спутали его с однофамильцем или с соседом?

— Ошибки быть не может, таких ошибок и шуток сыскная полиция не допускает.

— Как же так? — борода столоначальника подрагивала, в глазах мелькали беспокойные огоньки.

— Николай Павлович, в последние дни господин Варламеев случаем не выглядел озабоченным, не жаловался ли вам на что-либо?

— Увы, не припомню, — борода качнулась из стороны в сторону.

— Может, с ним были связаны какие-то сложности или скандалы?

— Да вы что? — чуть ли не замахал руками Нерстенс. — Александр Андреевич и скандалы — вещи несовместные. Вы же знаете, наверное, что у него больная сестра, так вот, он в ней души не чаял. И старался жить без лишних потрясений.

— Николай Павлович, я понимаю, что Варламеев — исключительной души человек, но позволю себе вам напомнить, что такого замечательного человека убили в собственной квартире. И вы будете отрицать, что дыма без огня не бывает?

Нерстенс только открывал и закрывал рот — видимо, хотел возмутиться, но не находил достойных слов.

— Ну… вы…

— Я пришёл к вам, Николай Павлович, не для того, чтобы выслушивать похвалы в адрес убитого. Я и сам догадываюсь, что он был не только превосходным чиновником, но и, наверное, душой компании. Вы мне расскажите об обратной стороне медали. Ведь кто-то же не считал Варламеева таким замечательным, и даже позволил себе украсить его шею кровавым ожерельем.

— Простите, но я не