что у меня есть такой сын.

— Захочу, — его шею обвили детские руки, и у Арсанова в груди образовался огромный ком, который сразу перекрыл все дыхательные пути. — Конечно, захочу, папа…

* * *

— Вы здесь живете? У вас здесь дом? — мальчик восторженно разглядывал роскошные постройки их загородного поселка.

— Да, — Тимур рулил, а сам поглядывал на Бодьку в зеркало заднего вида, — тебе нравится? Согласен сюда переехать?

Мальчишка радостно закивал, а Арсанов впервые не чувствовал удовлетворения от того, что живет в таком престижном месте. Наоборот, он еще никогда так днищенски себя не чувствовал. Потому что все это время Полина с больным сыном таскались по съемным квартирам. С одной на другую переезжали, она сама говорила.

А ведь стоило тогда просто ее догнать…

— У вас тоже такой высокий дом? — продолжил допытываться Богдан.

— Не такой, Бодька, у нас всего два этажа. Зато он очень просторный.

— Два… — повторил мальчик и вздохнул. Это вышло у него тяжело и по-взрослому. — Тогда я, наверное, не смогу переехать. И папой мне вас нельзя будет называть.

— Эй, ты чего? — Тимур съехал на обочину и развернулся к нему, опершись рукой о пассажирское сиденье.

— Я же не смогу на второй этаж на костылях… — он снова вздохнул и отвернулся, а у Арсанова защипало в носу. Пришлось тоже отворачиваться под видом того, что нужно заглушить двигатель.

— Так, слушай меня, — Тимур справился быстро, Бодька тот уже вовсю шмыгал носом, — на следующей неделе соберется консилиум. Знаешь, что это такое? Это когда много хороших врачей собираются, чтобы посмотреть твою историю болезни, твою ножку и решить, в какой клинике быстрее тебя вылечат. И вы с мамой сразу туда полетите. До этого времени ты будешь ездить по дому на коляске, там очень много места, вот увидишь. А на второй этаж я буду тебя носить. Мы же договорились, что я теперь твой папа, а каждый отец помогает своему сыну. Ты обязательно будешь ходить, Богдан, я тебе обещаю. Ты мне веришь?

Он смотрел на склоненную макушку, поникшие плечи и испытывал необъяснимую нежность к мальчику. Почему он так реагирует на, в общем-то, чужого ему ребенка? Только потому, что он сын Полины?

Нет, точно не поэтому. Что-то было в самом мальчике, что вызывало у Арсанова целый калейдоскоп очень разных эмоций.

Тимур видел много больных детей, потому что как у любого нормального крупного бизнесмена у него был благотворительный фонд. И у его сотрудников тоже болели дети, серьезно болели. Он многим помогал, и конечно эти дети вызывали жалость. Сочувствие. Желание помочь.

А здесь был страх. Страх, что он не справится, и не Богдан, а Тимур. Как будто это у него самого неправильно срослась нога, как будто это ему предстояла операция.

Господи, лучше бы ему! Насколько тогда было бы легче.

Все это оказалось еще тем сюрпризом для Тимура. Он всегда считал себя достаточно эмоционально холодным и уравновешенным. Вся эта сентиментально-романтичная шелуха была точно не про него. Та же Нина вечно жаловалась и упрекала его, что он такой отмороженный.

А здесь «поплыл» как растаявшее лужицей желе.

— Посмотри на меня, Бодька, ну? — сказал он мягко, но требовательно. Богдан быстро вытер ладошками щеки и вскинул голову, глядя на Арсанова с такой преданностью, что у него внутри все перевернулось. Тимур переспросил и постарался, чтобы прозвучало строго: — Ты веришь мне?

Смотреть на детские слезы было невыносимо. В точности так он не мог спокойно реагировать на слезы Сони. Может все дело в том, что он отвозил Полину в роддом, и тогда между ним и мальчишкой возникла эта связь?

Пугающая связь, потому что…

Потому что его чувства были точно такими же, как к собственной дочери. Выходит, кровное родство не настолько важно? Вон и Соня к Полинке тянется …

— Верю, — ответил мальчик. — Только можно я с вами в больницу полечу? Мне с вами не так страшно будет. И не так больно.

— Можно, — выдохнул Тимур, — конечно можно. Только не с «вами», а с «тобой».

И понял, что это правильно. Отец должен быть рядом с сыном, когда ему больно.

И еще он заметил, что глаза у Бодьки совсем не похожи на Полинкины.

Глава 18

Соня еще спит, и я быстро замешиваю тесто на яблочный пирог. Рецепт очень простой из самого обычного набора продуктов, который есть в каждом доме. Даже у Арсанова он есть.

Бодька его обожает, и Соне понравится, я уверена. Хоть она и болеет, но маленький кусочек девочке не повредит. И я не знаю человека, которому бы запах яблочного пирога не поднял настроение.

А еще мне нужно отвлечься.

Арсанов со своим напором меня совсем выбил из колеи. Если бы он предложил мне содержание или сожительство, я бы ни капли не удивилась — сколько таких предложений мне поступало, включая того же Кадира!

Но он позвал меня замуж.

Причем позвал — это мягко сказано, скорее, потребовал. И я ничуть не сомневаюсь, что он вполне способен усесться на пороге, чтобы меня не выпускать.

Как будто мне самой не хочется остаться!

Да я втайне от сына каждую ромашку перецеловала, которую он мне подарил. Чтобы точно сработал «прежний формат».

Мужчина, от присутствия которого у меня слабеют ноги, от взгляда которого мое сердечко бьется вдвое чаще, предлагает мне выйти за него замуж. И я еще раздумываю?

Господи, да нет же! Я не то, что пошла — побежала бы! Вот только осторожный голос внутри призывает к благоразумию, и я не могу от него отмахнуться.

Потому что я не одна, потому что у меня есть сын. И я не имею права рисковать его чувствами…

Мои тяжелые размышления прерывает шум двигателя — во двор въезжает внедорожник Арсанова. Я выбегаю на крыльцо и наблюдаю за ним, вцепившись в перила.

Тимур выходит из машины, вынимает из багажника коляску, в затем достает из автомобильного кресла Богдана. У меня немеет в груди, когда я вижу, как он улыбается моему сыну, как он бережно с ним обращается. И как мой мальчик обвивает его шею, тычась в плечо макушкой.

Внезапно ясно осознаю, что меня останавливает. Я просто боюсь поверить в то, что это не сон. Потому что если это сон, лучше мне никогда не просыпаться.

— Мама, мамочка, — Богдан едва дожидается, когда Тимур усадит его в коляску, и мчится к дому. — А дядя Тимур сказал, что мы теперь будем жить здесь. И что я могу называть