– Очень мило.

Мы смотрим друг на друга.

Почему мне пришла в голову только эта дурацкая реплика?

Потому что ты не стараешься не выглядеть дураком, идиот!

Елена опирается о дверь, как будто готовится сбежать.

– Может быть, объяснишь, почему ты здесь? – У нее дрожит голос, и мне это нравится: хорошо, что я так на нее действую.

– Сегодня утром я завтракал с Тимми и с Лаурой. Мы договорились об этом вчера, после пресс-конференции. Потом они позвали меня в церковь. Я пошел, хотя думал, что попрощаюсь с ними у дверей. Надо же было и тебе здесь оказаться!

– В городе всего две церкви, так что вероятность составляла пятьдесят на пятьдесят.

– На стоянке я увидел твою машину. Не знаю, чего я ждал. Если бы я не увидел тебя в фойе, то дождался бы конца службы.

– Понятно. – Она кусает губу.

– Вчера вечером ты от меня сбежала, Елена. Я сказал тебе то, чего никогда никому не говорю, а ты взяла и уехала. – Я подхожу к ней так близко, что от волнения у меня холодеет спина. Мне ли не знать, что означают эти мурашки! Я ее хочу. Ужасно хочу.

Она загораживается от меня руками.

– Послушай, Джек, ты как будто неплохой парень…

– Это не так.

Она хмурится.

– Это так.

Я вздрагиваю. Так обо мне никто не говорит.

– Прочтешь статейки про меня – заговоришь иначе.

– Я читала. Забудь об этом. Все это глупости. Я видела, как ты смотрел на Тимми, и понимаю, как пресса все перекручивает. Я верю не всему, что читаю, Джек. Куинн, к примеру, души в тебе не чает. А еще вчера вечером ты очень убедительно просил прощения.

– Я был уверен, что все испортил, ведь ты удрала.

Она прикусывает губу.

– Ты снял рубашку, чтобы защитить меня от дождя.

Почему она стоит так далеко от меня? Я делаю еще один шаг к ней, не в силах оторвать взгляд от соблазнительных изгибов ее фигуры.

Она выставляет перед собой руку.

– А еще у нас был запоминающийся… День всех влюбленных. – У нее трепещут ресницы. – Я прощаю тебе ложь и бегство. Но учти, это не может повториться.

Под «этим» она, видимо, подразумевает секс.

Она как будто произносит речь: стоит с прямой спиной и ест меня глазами, заставляя молча каяться в содеянном. Немного помедлив, я решаюсь дать отпор. Не зря же я заметил ее взгляд, когда вошел: она смотрела на меня как на леденец, который хочет облизать.

– Я видел тебя голой, Елена. Что было, то было. Запоминающееся зрелище! – Я внимательно смотрю на нее, любуюсь формой ее лица, заставляя ее переминаться с ноги на ногу от смущения.

Я усмехаюсь.

– Не припомню с самой школы, чтобы я так упорно преследовал девушку. Тебя это не радует? – Наслаждаясь ее густым румянцем, я трясу у нее перед носом ее же трусиками.

Елена делает шаг ко мне.

– Ты хотел заявиться ко мне и вернуть… мою вещь? Поразительно! Как я погляжу, ты знаешь, где я живу.

Я колеблюсь.

– Знаю.

– Откуда?

– У меня есть кому поручать такие дела. Хочешь получить обратно свои трусики – изволь подойти ближе.

– И подойду. – Между нами остается всего два дюйма, я уже чувствую тепло ее кожи, а ее блузка почти касается моей рубашки. Я вдыхаю ее запах – свежесть с капелькой…

– Ты пила виски перед церковью? – Я изображаю изумление. – Совсем забыла про уважение? – Осуждающе цокаю языком.

Елена вскидывает голову и обдает меня негодующим взглядом.

– Допила оставшееся с вечера! Если бы тебе пришлось жить в этом городке и якшаться с моей семейкой – а она, кстати, из сил выбивается, чтобы свести меня с Патриком, то…

Меня уже душит ревность.

– Со священником? Ничего не выйдет! Вы друг другу не подходите. Ты слишком дикая.

– Вот и нет!

– Хочешь, чтобы я напомнил, как ты проявляешь свою дикость?

Не обращая внимания на подтрунивание, она пытается схватить трусики, но я успеваю спрятать их за спину. Она тянется за ними, задевая меня грудью – такой твердой, такой желанной!

– Отдавай! – шипит она.

– Попробуй, отними!

– Ты такой здоровенный!

Она делает еще одну попытку и почти добивается цели. Я уворачиваюсь, она не отступает: качаясь на каблуках, совершает рывок за рывком, но я перекладываю трусики из руки в руку, и она остается ни с чем.

– Отдавай трусы, Джек Хоук. – Глядя на меня, она почти что задыхается.

– Сначала поцелуй.

Елена роняет руки, прекрасные глаза расширяются.

– Зачем?

– Затем, что я не могу не думать о твоих губах.

– Ты представляешь их на своем члене?

Я встречаю грязное слово стоном, потом смеюсь над удивленным выражением ее лица, как будто она не ждала от самой себя таких слов.

– Возможно. До этого у нас не дошло. А еще мне хочется долгого, самозабвенного поцелуя взасос – такого, какой не мог получиться после нескольких порций джин-тоника.

– О!.. – У нее смущенный вид, я сам не в восторге от своих слов.

Поцелуй взасос? Слишком рано, слишком быстро.

Но меня все еще несет.

– Я тебя хочу, Елена, – произношу я тихо.

Она слегка покачивается, как в танце, я тем временем подступаю к ней вплотную и вижу светлые сполохи в ее широко распахнутых глазах, любуюсь ее длинными густыми ресницами, безупречной кожей…

Она вырывает у меня свои трусики.

– Точно, мои! Огромное спасибо. – Она заливисто хохочет, разинув алый рот. Мое сердце пропускает удар.

– Ах ты, мошенница! – Я кладу ладонь ей на затылок, распускаю ее мягкие шелковистые волосы, заставляю их струиться по плечам.

– Что ты делаешь?! – бормочет она потрясенно, уже не смеясь. – Мы в церкви!

– Значит, говорить про член в церкви можно?

– Мало ли, что я имела в виду… У этого слова много значений.

– Член, который ты имела, далеко не мал.

Она краснеет.

– Сейчас я тебя поцелую, Елена. Прямо здесь, в комнате для кормящих мамочек.

– Лучше не надо.

– Еще как надо! По-моему, в пятницу я не уделил твоим губам должного внимания. – Я нахожу ртом ее губы, запрокидываю ей голову. – Хочешь сбежать – используй свой последний шанс.

Она прерывисто дышит.

– Лучше не целуй меня.