свет будет стоять… Служба наша его царскому величеству верна и неотменна, — чинить промыслов над басурманами не перестаем и много имеем в настоящее время пойманных языков… Послов же посылали к Дорошенке не для пощады народа, а из желания соединить и привести всех под высокодержавную и крепкую руку его царского пресветлейшего величества…»

Между тем в Москву прибыли послы Сирка, которые извещали, что в Сичи появился какой-то молодчик, называющий себя царевичем Семеном Алексеевичем и сохраняется ныне под строгим караулом и впредь будет сохраняться, пока войско не услышит царского слова, правда ли то, о чем рассказывает Семен Алексеевич. На это сообщение Сирка последовал указ царя, в котором он упрекал кошевого в столь легкомысленном отношении к государеву делу, а также и в том, что он сносился с Дорошенком. Вместе с тем требовалось, чтобы кошевой немедленно выслал самозванца в Москву под крепким караулом.

Требование царя было немедленно исполнено и самозванец закованный был послан в Москву. Сирко получил царскую награду и на пропитание город Келеберду на левом берегу Днепра в Полтавском полку.

Во время всех передряг по поводу объявившагося самозванца захвачен был Иван Мазепа, ехавший послом от Дорошенки к Сирку с предложением перейти во власть татар. Предложение Дорошенко было открыто прочитано перед запорожцами. Запорожцы хотели тут же покончить с Мазепою и только заступничество Сирка спасло его. Тем не менее он передан был Самойловичу для отправления в Москву. Вместе с тем Сирко просит Самойловича заступиться за Мазепу и отпустить его с миром. Самойлович действительно также просил правительство не задержать Мазепу и дать ему свободу. На допросе Мазепа заявил, что он приезжал с предложением от Дорошенки передаться на русскую сторону, если его сделают гетманом обеих сторон. Гетман Дорошенко готов был на уступку Москве, но в это время получен был лист от кошевого атамана Сирко оставаться правосторонним гетманом, так как запорожцы и татары хотели с ним соединиться в одно. Трудно сказать, на сколько был прав Мазепа. Все показание Мазепы клонилось к тому, чтобы всячески обелить Дорошенка и очернить Сирка.

На запрос, Сирко дал ответ, что сношения его с Дорошенком имело в виду одно — склонить его к переходу под власть Московского царя, чтобы вместе действовать против турок и татар. Во всяком случае пришлось верить показанию Сирко. Надвигалась беда. На Россию шла великая турецкая и татарская армия. Сирко был нужен Москве.

И Сирко и Самойлович — были значительные величины, но величины несовместимые и исключающия друг друга.

«Оба они были верными слугами московского царя, оба по-своему любили свою родину, оба в той или другой мере ненавидели турок, татар и поляков, но оба же они столкнулись на одном и том же пункте и различно высказывались о спасения родины и между ними возгорелась неугасимая вражда. Самойлович был властный и честолюбивый. Он лелеял в душе мысль о владычестве над всей Украйной и Запорожьем. Не встречая препятствия на пути своих стремлений в левобережной Украйне, Самойлович, однако, нашел большое препятствие в виде независимой и хорошо организованной общины, Запорожья, и его представителя, весьма влиятельного и весьма популярного кошевого Сирка. Сирко был человек властный, хотя и менее честолюбивый, чем Самойлович. Мужественный, неустрашимый, свободолюбивый, страстный, горячий Сирко не признавал притязаний Самойловича и открыто питал к нему чувство вражды и неприязни… Гетман благо для своей родины, а главным образом, для себя, видел в полном подчинении себя и Украйны Москве. Сирко залогом блага для родины считал независимость Запорожья от украинского гетмана и московского царя. За царя, за веру отцов Сирко готов был сражаться против всех врагов и во всякое время, но в то же время он мужественно отстаивал и самостоятельное положение своего низового Запорожского войска. Но так как сношения Запорожского войска с Москвой производились через гетмана, то последний нигде не упускал случая, чтобы бросить тень подозрения в неверности русскому царю кошевого Сирко. Гетман Самойлович беспрестанно писал донос за доносом в Москву на Сирка, указывая на неверность кошевого царю и собственную преданность русскому престолу» (Д. И. Эварницкий, т. II). Сирко постоянно должен был оправдываться то в сношениях с турками, то в сношениях с татарами, то в сношениях с поляками, — и доказывать свою верность и преданность.

Клевеща на кошевого, Самойлович в то же время посылал самые дружеския письма Сирку в Сичь. Нужно добавить и то, что славные воинския заслуги Сирка многократно заставляли заискивать у него и татар, и турок, и поляков и ему приходилось отделываться не только от непрошенных друзей, но и от подозрений, набрасываемых этими непрошенными гостями.

Постоянные доносы на Сирка в Москву и нередко нервный тон посланий из Москвы на Сичь довели Сирка до того, что в 1675 г. Сирко просит царя, чтобы он взял его из Запорожья, где он окружен опасностями и позволил жить с женою и детьми в прежнем своем доме в Мерефе.

В ответ на это Сирко получил только огорчительное замечание. Это не мешало Сирко стоять за русские интересы и 17 сентября 1675 г. он вновь разносит крымских татар, причем он «большой неприятельский отряд разбил, села огнем опустошил, большую добычу взял, много христианских душ из неволи освободил и после всего этого в полной целости и без всякого урона в Сичь. возвратился».

Разорив и опустошив Польшу и Малороссию, турецкий султан осенью 1675 г. решил совершенно уничтожить и Запорожье. Для этого он послал туда 15 т. отборного войска, янычар и 4 т. крымцев. Зима помогала поганым. Днепр замерз и на Сичь можно было пробраться. Но и этого было мало. Там Рождественский праздник. Козаки гуляли, а ночью беспечно спали. В полночь янычары подошли к Сичи и захватили сторожевого. От него они узнали, что козаки спят после попойки. Тихо янычары вошли в Сичь и заняли все входы и выходы. Козаки спали и ничего не знали.

На счастье один запорожец Шевчин проснулся и увидел турок. Нужно добавить, что между козаками было много непьющих и потому всегда годных к бою. Потихоньку Шевчин разбудил курень и поставил на ноги. Полтораста рушниц были поставлены к бою и стали палить вдоль улиц в стоявших там янычар. Вскоре проснулись и другие курени и принялись за тоже дело. Когда количество янычар поуменышилось, запорожцы выскочили в ручной бой и от 15 т. янычар едва 1 1/2 т. вернулись к крымскому хану. Жестоко взвыл крымский хан. Вместо истребления запорожцев он видел