— Красива и богата… — повторил Василий, задумчивовглядываясь в своего друга. — Богата, что да, то да. Так вот в чем дело!Неужели ты… да нет, не может быть!

— А что в этом такого? — пробурчал, отводя глаза,Реджинальд, чья физиономия вновь приняла какой-то свежеотваренный вид. — Яполагаю себя недурной партией для дочери торговца!

— Но как же твоя нареченная невеста?

— О господи! — взорвался Реджинальд. — Ну как ты не поймешь,Бэзил?! Мне нечего предложить Агате, кроме вечной верности, а что в этом толку?Храня свой обет, она живет, словно Христова невеста в монастыре, без всякойнадежды на счастье. Если бы не наши дурацкие клятвы, которыми мы себя такнеобдуманно связали еще в юности, Агата, пожалуй, уже давно нашла бы себе мужа:богатого, знатного, может быть, даже любящего. С ее-то красотой и родовитостью…— Он безнадежно махнул рукой. — Нет, Бэзил. Леди Агата для меня слишком хороша.Я решил вернуть ей слово. Как только окажемся в Беназире, отправлю письмо, апотом…

— А потом присватаешься к этой хорошенькой Салтычихе, так? —сощурился Василий.

— Салты… Как ты сказал? — не понял Реджинальд. — Кто она?

— Неважно! — отмахнулся Василий. — Такая же сучка, как твояновая пассия. Кстати! Ты к ней уже присватался? Может быть, меж вами уже всесговорено и даже батюшка благословил?

— Мне еще предстоит побеседовать с мистером Питером, — вескопроизнес Реджинальд. — И не прежде, чем он даст свое согласие.

— А я бы на твоем месте начал все-таки с очаровательноймисс! — прошипел Василий. — Что мистер Питер? Он мягкая глина в ее ручках! Всесделает, как дочка велит.

Скоро и ты таким же сделаешься: будет женушка тобой вертетькак захочет. У нас знаешь как зовут таких, как ты? Подкаблучник! — сорвавшимся,совсем уж петушиным голосом выкрикнул он и ринулся куда-то прочь.

Больше всего на свете ему сейчас хотелось вскочить, какутром, на великолепного скакуна — и пуститься прочь отсюда: из дворца, изВанарессы, из Индостана, подальше от назойливого толстяка магараджи, от дуракаБушуева, от расчетливого, совершенно изменившегося Реджинальда, которогоВасилий недавно считал лучшим своим другом, а теперь и смотреть-то на него немог, — и, конечно, подальше от этой отвратительной, мерзкой, жестокой… Надо же,с виду — нежный цветок, роза роз, а сколько злобы в душе!

«И змея красива, только зла», — вспомнилась пословица. Вотуж правда что!

Конечно, это все осталось мечтою: скакун быстроногий иисчезновение из Индии в одно мгновение ока…

Нельзя же выставлять себя полным дикарем и дураком, да еще всвященный, праздничный день. Все, чего мог для себя добиться Василий, — это подпредлогом жесточайшей головной боли уйти к себе. Его сопровождали магараджевынаилучшие пожелания и посулы через три часа после полуночи прислать слугуразбудить его, чтобы руси-раджа не дай бог не пропустил огненную потеху.

Едва не кусая себя от злости на весь мир, Василий добрел досвоих покоев, кое-как пошвырял на пол запыленную одежду, опрокинул на себядесяток кувшинов с теплой водой, а потом рухнул на постель и закрыл глаза,вознося к небесам исступленную мольбу: ниспослать ему сон, да покрепче.

И небеса оказались к нему снисходительны, ибо, когда Василийоткрыл наконец глаза, уже царила ночь, и звезды, яркие звезды светили впросторное окно.

Василий снова отправился в водоемчик. Кувшины были полны —очевидно, сюда во время его каменно-беспробудного сна заходили слуги. Вдобавокони оставили огромный поднос, сплошь заставленный чашами и блюдами. Василийотдал должное каждому яству, однако ужин оставил у него одно впечатление:хорошо, но мало. А может, беда в том, что он ел почти в кромешной тьме, толкомне разбирая, что кладет в рот. Созерцание хорошей еды и разжигает аппетит, инасыщает, усиливает вкус того, что жуешь. Это все равно что смотреть нахорошенькую женщину, зная, что очень скоро ты сможешь не только любоваться ею,но и любодействовать с ней…

О черт, черт, черт!

Василий откинулся на ложе и с невеселой усмешкой поглядел насвои бедра. Легкое покрывало ощутимо вздымалось над ними.

Плохо дело… Выспался, наелся, а самое большое томление так ине утишил, самый лютый голод так и не утолил! Эх, сейчас бы сюда ту,черноглазую, назойливую и напомаженную, которая приходила вчера… Право слово,нынче Василий не стал бы кочевряжиться и сперва насытил бы плоть, а уж потом,попозже, освободившись и обессилев, предался размышлениям об идеальнойлюбовнице с серебристыми глазами.

Он извертелся весь, пытаясь улечься поудобнее, чтоб не тактомил набрякший, отяжелевший уд, однако облегчения не получал. Вдобавок вголову лезли всякие скоромные видения. Почему-то вдруг вообразился он сам вобрамлении целого цветника красоток. Лиц он их, впрочем, не видел, да и при чемвообще тут лица?

Главное, что девицы кубарем вертелись на ложе, кувыркались,подставляя Василию свои ароматные цветочки, и у него голова шла кругом отневозможности выбора…

Потом представилось; будто он лежит навзничь — просто лежит,раскинувшись, ничего не делая, — а на него поочередно вскакивают трое… нет,четверо, а еще лучше пятеро хорошеньких голеньких индусочек-душечек и, едвапришпорив его конька, тут же соскакивают, уступая место другим, и так они,сменяясь, доводят Василия до полного исступления, а когда он уже готовизвергнуться, девицы вдруг исчезают…

Странно: ему вдруг показалось, что подобный неугасимый пожарв чреслах, разжигаемый бредовыми видениями, он уже испытывал однажды. Правда,ему мнилось, что он наблюдал за каким-то красивым и мрачным индусом, который,сохраняя на лице абсолютно невозмутимое и даже, пожалуй, суровое выражение,удовлетворял пятерых голых красоток, причем ловкость его и навык были просто непостижимы.

Василий вскинулся, суматошно озираясь. Экое пряное видение,и до чего же реальное! Неужели он и впрямь видел это прежде, да только забыл,где и когда?

Ничего себе! Нашел что забывать! Нет, такие сцены забыватьнельзя. Их нужно бережно извлекать из копилки памяти, перебирать, словнобаснословные драгоценности, любоваться ими… Разумеется, не в одиночку, а когдапод боком если не пятеро сладеньких бабенок, а хотя бы одна — уступчивая, навсе готовая, пылкая, способная снести в одиночку весь пыл, которого хватило бына пятерых!

Да что на пятерых! Василий пронизал тьму воспаленным взором.Сейчас он мог бы перебрать целый гарем!